Сергей Иванов - Мёртвый разлив

– С ы ночка, – растерянно сказала она. – Говорила ведь: не серди маму. Что же теперь… И ковёр весь испачкал, надо ж как!

Про Вадима она, похоже, забыла – как и про девочку-ужин. Надолго ли?

– Как зовут? – спросил он и добавил с усилием: – Вас.

– Ангелина Серафимовна, – ответила она машинально. – А его – Митрофан. Мальчик мой…

«Ух ты! – подивился Вадим. – Даже отчество совпадает. Может, они и вправду с вахтёршей – сёстры? Тесен мир».

– Что же нам делать теперь, Серафимовна? – произнёс он. – Не получается просто разойтись – ну никак!

– Зачем же расходиться? – возразила женщина, наконец подняв на Вадима заплаканные глаза, и с готовностью принялась расстёгивать натянутую блузку («полна пазуха грудей»), складывая переспелые, но ещё тугие губы в обольстительную улыбку. – Разве нам нечего обсудить?

Наверное, она искренне скорбела по сыну, но что делать, сперва следовало подумать о выживании – первый рефлекс любой хищницы. Главное уцелеть, а детёныши – дело наживное. Так почему не нажить их прямо сейчас, от эдакого самца? А заодно словить кайф, какой подвернётся, – сколько той жизни, да? И посчитаться с убийцей, если повезёт. Или же обзавестись защитником и добытчиком, если повезёт ещё больше. А с ы ночку ещё успеем оплакать – потом, на досуге… Действительно, редкостная шалава!

– Не сейчас, – ответил Вадим. – Времени нет, и поразмыслить обоим не вредно. Подождёте меня до завтра, ладно?

– Это не я, не я! – приговаривала женщина, хватаясь за его рукава, пока Вадим заталкивал её в тёмный чуланчик. – Это Митренька меня заставлял – принудил!..

– Ну да, «токмо волею пославшей мя супруги»! – хмыкнул Вадим, осторожно закрывая дверь, чтобы не защемить пухлые пальцы.

– Он ведь обжорка был, прости господи, не прокормить никак, – частила хозяйка. – И мясо – ну так любил! Что было делать, а? Кругом – никакого порядка… И эта девчонка – она ж из приёмника сбежала, правда! Государство кормит её, одевает, воспитывает, а этой соплячке всё мало, мало… Да она всё равно бы плохо кончила, паршивка, Крепость бы предала! Разве можно допустить? Мы ж как санитары, улучшатели породы… мы с блюстителями в едином строю!.. А ещё эти охальники, лапальщики, блудники, которым только и нужно было… Думаете, их тоже – ни за что? Ведь получали своё сполна, и только затем Митренька их…

Дальнейшие слова растворились во всхлипах, разжалобивших бы и куда менее сентиментальных. Вздыхая, Вадим подпёр дверь торцом тяжёлого шкафа, под завязку набитого разнообразным тряпьём, и только затем принялся за девочку, покорную точно кукла. Её омертвелость уже начала Вадима тревожить: как бы такой шок и вправду не оказался гибельным. По крайней мере, крыша у малышки может уехать далеко – и не проклюнется ли тогда ещё один «Митренька»? И чем займётся она: примется убивать обессиленных любовников, точно паучиха? Что ж, дело житейское: за скотство одних почти всегда отдуваются другие, – а первые знай свинячат себе дальше!.. Впрочем, Митренька своё уже отхрюкал.

– Всё-таки скажите: зачем? – не утерпел Вадим перед уходом. – Вам что, белков не хватало? Или это особый вид гурманства? Чего вы добивались, а?

– Силы, – неожиданно донеслось из-за двери. – Хоть немножко! Вокруг творится такой страх, особенно ночью, а мы слабы и ничтожны перед десницей божьей – кто нас защитит? А ну как и сюда заявится Мститель!..

Видимо, имелись в виду мясорубы, успевшие впечатлить уже многих.

– Как раз тут ему нашлось бы чем заняться, – проворчал Вадим, – если он и вправду приходит для мести.

«Но вот за чьи грехи расплачиваются такие малышки? – добавил он мысленно. – Уж не за наши ли, а?»

Девочка оставалась едва вменяемой, пока Вадим нёс её, укутав потеплей, в посёлок «росичей». И даже не пикнула, когда он передавал её на попечение броновских девиц. Уже бегом, навёрстывая время, Вадим устремился по освоенному маршруту обратно. И скоро, вынырнув из-за кустов, вступил в Крепость, не замеченный ни единой душой.

Комендантский час ещё не начался, однако по улицам курсировали патрули из добровольческих бригад, задерживая припозднившихся малолеток, а прочих беря на заметку. Из многих нынешних починов, поощряемых или, во всяком случае, игнорируемых властями, этот был не худший (упаси боже столкнуться, к примеру, со старожилами-«ищейками»), однако и от таких встреч настроение не улучшалось. Благодаря обострённому чутью Вадим замечал патрули за несколько кварталов – куда раньше, чем они его, – и обходил, избегая унизительных объяснений. Только перед самым домом его чутьё дало осечку – а почему, Вадим сообразил, когда разглядел вожатую этого патруля.

– Бог мой, Дина! – воскликнул он. – Сколько лет? Вот мы и встретились наконец!

А мысленно добавил: господи, где это – стройная шея, хрупкий стан, изящные коленки, тонкие пяточки; куда всё подевалось? Теперь её фигура, от шеи до пяток, раздалась вдвое, а прежние изысканные формы, до сих пор являвшиеся ему в снах, скрылись под наслоениями жира, обезобразившими бёдра, складками покрывшими бока и живот, огрубившими кожу, некогда такую нежную, атласную. А лицо сделалось тяжёлым и щекастым, дрябло провиснув книзу – как и погрузневшие груди, в юности задорно торчавшие вперёд. Даже запах у Дины изменился и загустел, как будто вместе с фигурой она утратила чистоплотность. Что делает с нами время, а? Впрочем, не со всеми.

– Надо же – Смирнов, собственной персоной! – сухо признала его Дина. – И даже помолодел. Место работы прежнее?

– Место проживания тоже, – подтвердил Вадим. – А у тебя как?

Не поддержав дружеского тона, она продолжила:

– И общий распорядок ему по-прежнему не указ!.. Ещё не нарезвился? А ведь пора угомониться, не мальчик уже.

– Эй, ты куда меня определила – в гуляки? – удивился Вадим. – Разве я давал повод?

– Ты всегда думал об этом – что я, не помню? Все вы одинаковы: лишь бы хапануть больше! А отдавать кому – нам, что ли?

Кажется, Дина тоже озлобилась на весь мир, действительно обошедшийся с ней неласково, а заодно – на Вадима, хотя тот старался её не обижать. Но чаще ведь обижаются на то, чего недодали, хотя могли. И на тех, кто не оправдал надежд, которые даже не потрудился внушить сам.

– Диночка, – косясь на строгих тёток из её команды, осторожно спросил Вадим, – что, я и вправду остался должен? Так ты скажи!

– Конечно, должен – губернии, Крепости, народу! Кто тебя кормит, содержит, кто тебя выучил, наконец?

«Господи, – даже умилился Вадим, – до чего знакомая песня! Сейчас и меня, наверно, примутся кушать».

– А что это: народ? – с искренним интересом осведомился он. – Наверно, это такой большой дядя, добрый, но справедливый, который всё видит, всё знает, всем благодетельствует и каждому воздаёт по заслугам – вроде единого бога, да? Или это мы же сами? Тогда давай говорить конкретно: вот тебе, Дина, сколько я должен?