Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

Глянул на меня, этак, сверху вниз, но серьезно, без насмешки.

— Она своих целителей ко мне привезла. Тут-то и выяснилось, что травили меня… потихоньку… понемногу… оно ж, если бы умер, то никто бы отцу моему не посмел претензию предъявить. Поломанный, после лихорадки… чему удивляться? Разве что тому, что выжил.

— Кто…

— Отец, — спокойно ответил Кирей.

Я и не нашлася, чего сказать. Это ж как можно родного сына…

— Сейчас у него семеро сыновей. — Кирей отвернулся и снежинки с ладоней смахнул. — От трех жен. И каждый желает наследовать. Но есть я… меня он сам прилюдно назвал наследником, правда, когда еще был всего-навсего аваром, однако от слова своего отступиться не может. Если бы я умер, всем стало бы проще. Но я жив. Благодаря царице… не скажу, что с царевичами мы подружились сразу… и что вообще это можно назвать дружбой. Первый год мы с трудом выносили друг друга. Я, как поправился немного, сбежать пытался… ловили… наказывали… я снова сбегал… дрался… бил и бывал бит. Потом как-то пообвыклись… а от отца пришло письмо, что у меня появился брат.

Кирей потер ладонь.

— Бумага оказалась ядом пропитана… и человек, который посажен был письма читать, умер. Это меня и спасло… мне показали и это письмо, и человека, и тогда, наверное, я и начал думать.

Сказал и замолчал.

А я… я тут про письмецо недописанное вспомнила… и про то, как бабкиных посланиев жду с нетерпением великим, и про то, как каждое читаю да перечитываю… и небось, я-то на своей земле, не в полоне, а все одно тоскую…

И ежели б вздумалось кому душегубствие учинить, то чего проще…

— Меня пытались убить не раз и не два. И снова попытаются. Я жив лишь потому, что удобен царице… без ее помощи мне не стать каганом.

— А ты хочешь?

— Нет, — просто ответил Кирей, — но жить я хочу, а в покое меня не оставят. Братья мои пока еще молоды, и если будут править, то точно не они, а те, кто за кошмой станет. Или вот Совет… им всегда хотелось настоящей власти. Правда, есть и те, кто не слишком рад этой власти… или опять же, захочет возвыситься, поддержав правильного кагана… людям выгодна наша война. И да, будь у меня выбор, я бы исчез. Но я дал царице слово, что буду беречь ее сыновей. А мое слово — это единственное, что у меня осталось. И еще голова.

Голова упомянутая сидела на плечах крепко.

Вона, роги поблескивали, будто маслом намазанные… а может, и вправду намазанные? Девки-то волосы всяким полощут, так, может, и для рогов надобно? Если за волосом не ходить, то он сечься начнет.

А рог?

Расслоится, как с брыжухинскою коровой сие было?

— А чтобы голову эту сохранить, мне твоя помощь надобна. — Кирей рог пальчиком почесал, а меня прям свербело невмочно спросить, мажет он их чем, аль примочки ставит, аль еще какая хитрость имеется. У нашей-то Пеструхи с рогами все ладно, да мало ли, как оно еще повернется.

Но спросила я иное.

— И чем я тебе, Кирей-ильбек, помочь могу?

— Выходи за меня замуж!

— Чего?!

От же ж… холера ясная! Нет, кажная девка, небось, мечтает, чтоб к ей царевич посватался, и Кирей, ежель разобраться, самый оный царевич и есть. С конем, правда, не белое масти, но и вороной хорош.

И собою весь распрекрасен… не конь, то есть не только конь.

Да вот…

— Зославушка…

И руки свое ко мне тянет, обниматься, стало быть.

— Не шали. — По руке я шлепнула и обомлела во внутрях. Оно-то не кажный день царевичи к простым девкам сватаются, и уж тем более не кажный день их сии девки по рукам бьють. А и за дело! У меня, может, душа тонкая, трепетная — такую по книгам Ареевым девке иметь пристало — и я с того предложения ошашела вся!

Кирей не обиделся, рассмеялся громко. И смеялся аж до слез, а слезы те рукавом вытер.

Довела мужика.

Ему и так от жизни досталось, а я тут еще носом кручу… замуж ведь хотела?

Хотела.

И хочу.

Но не за азарина же ж! Это ж…

— Послушай, Кирей-ильбек. — Я собрала в себе всю политесность, какая только в грудях вместилася, а небось пихал Арей оную политесность знатно, книгами своими придавливая да лекциями про тое, как надобно себя девке держать. Оно-то, конечно, в моей голове да и иных местах сия наука ненадолго задерживалась, да кой-чего осталося. Прежде-то я просто сказала б, чего думаю. А теперь от думаю, чего б сказать, чтоб Кирея не забидеть. — Ты, конечно, жених видный…

— Но тебе не по вкусу?

Спрашивает и глядит этак хитровато. Вот… задумал он чегой-то, морда азарская, а чего — не соображу…

— Не выйдет у нас с тобой семьи.

— Отчего ж? Не хорош?

И повернулся медленно, одним бочком стал, другим, аккурат что холоп, которого на продажу вывели… правда, стати у него не холопские. И держится иначе.

— Кругом хорош. Особливо сзаду.

— Почему сзаду? — Он ажно растерялся.

— Не знаю. Но сзаду мне больше хорош, нежели спереду…

— Ладно. Тогда… не знатен?

— Мыслю, что ты более знатен, нежели вся наша дума боярская разом…

Хмыкнул, но по лицу видать — довольный, что козел, до капусты добравшийся… ох, неспроста он этую беседу завел.

— Тогда недостаточно богат?

— Молчи ужо. — Я только рукою махнула. За его подарки одныя всю усадебку нашее боярыни купить можно, да еще и останется. — Но… ты ж царевич азарский. А я — девка простая… как жить-то станем? Меня в степи свои увезешь? Так я там не сумею, мне там тяжко будет, ежели и вправду все, как ты баишь… как иные бают… чтоб ни лесов, ни рек, ни озерцов. И земля чужая.

Кивнул он, серьезным разом сделавшись.

— Да и то… ваши-то девки, сам сказывал, тихие да покорные, на женское половине живуть да с нее носу не кажуть. А я так не сумею. И других подле своего мужа терпеть не стану…

А то взяли манеру, одной женки им мало, надобно вторую, третью, а еще наложницов… дескать, от богов ихних так заповедано.

— Да и то, какое с меня смирение?

— Никакого, — с усмешкой произнес Кирей. — Но это если в степи… а как тут останемся?

— При Акадэмии?

— К тебе вернемся…

Ох ты ж, бестолочь рогатая… ко мне… это в Барсуки, что ль? Я только представила, как Кирей на жеребчике своем да в Барсуки въезжает, так сразу в грудях защемило.

— Нельзя тебе… азарин ты, Кирей-ильбек… а наши люди… у многих на том поле родичи осталися… а есть и такие, которые помнят, как оно было, когда ваши в набег ходили…

— Не примут?

Если б так оно…

— И проклянут, и на вилы подымут, не поглядят, что мир давно уж. Оно-то в столицах, может, и мир, да Барсуки — местечко глухое.

Спалят ночью, и после поди, дознайся, с чего оно вышло… поговаривали, правда, шепоточком, что этак, лет сто тому, сгорел в старой бане боярыни приказчик, дурного, лютого норову человечишко, на которого иной управы сыскать не вышло. Оно-то, может, и сам сгорел… виноватых не сыскали. Порешили всем селом, будто бы несчастный случай с ним приключился. Так и отписались.