Вероника Мелан - Ассасин

— Вот ведь быстрая.

Мечтая завалиться и последовать ее примеру, я принялась стягивать с себя одежду.

— Что, все такой же?

Такой же. И нет.

Он спросил так, потому что поймал мой зачарованный изучающий взгляд, приклеившийся к загорелому испещренному морщинами лицу, а я никак не могла оторваться — рассматривала его и улыбалась. Эд, передо мной сидел Эд. Тот самый Эдвард, который когда-то пергаментной мумией лежал на кровати в палате Корпуса, который отвлек на себя охранников, который помог бежать… Тем самым, однако, его теперь можно было назвать с большой натяжкой. Да, тот же хромающий «кирзовый сапог» — жилистый, тощий, нескладный, — но теперь неуловимо изменившийся, помолодевший где-то внутри. Выгоревшие вихрастые песочные волосы, широкая улыбка, облупившийся нос, печеный затылок, сверкающие от радости глаза — он не просто помолодел, он ожил.

Именно таким я хотела видеть его, когда мерзла в тоненьком пальто, пытаясь открыть ржавый замок центральных ворот, когда ковыляла через черный лес, когда ловила в ночи попутку. Тогда, помнится, не грело ничего, кроме мысли «Если смогу выбраться я, то, может быть, смогут и они?».

Они выбрались — смогли — и стали такими, какими я, несмотря на абсурдность собственных желаний, мечтала их видеть. «Однажды они сбегут. Будут жить свободными, счастливыми, не сломленными».

И они жили. В этой прекрасной и какой-то доброй деревянной кухне, в этих уютных комнатах со скрипучими полами, окруженные запахом сена, пирожков, луговых трав и радости. Все так, как мне мечталось, — нет, лучше, много лучше!

«Рен, спасибо, что ты помог. — Добрых слов в адрес Дрейка я все еще сказать не решалась. — Помог не только мне, но и им, видишь? Как много радости…»

А Нисса изменилась тоже — набрала вес, чуть округлилась, но не приторно, а сочно, аппетитно, правильно. Налились впавшие когда-то щеки, по-новому, свежо заблестели черные волосы, разгладился лоб. Тоже загорелая, довольная, говорливая.

А ведь раньше она всегда молчала. Только обладала боевым нравом — это я сразу заметила.

— Вы еще не придумали, чем займетесь сначала? Осмотри те ранчо, Эд все покажет, зайдите к лошадям — их как раз через час на поле надо, пробегитесь по округе. Если хотите, покажу, как пройти к пруду, тут недалеко. И вы ешьте-ешьте!

Она готовила, наверное, с самого утра. Пекла блинчики, пирожки, сладкие крендельки, доставала из-под пола джемы, варенья, накрывала на стол, старалась. И если я, наученная горьким опытом вечно полного холодильника (это все Антонио!) не спешила пихать в рот больше положенного, то Лайза наворачивала за нас двоих — зачерпывала джем ложкой, густо мазала его на масляный блин и откусывала так смачно, что Нисса откровенно млела. «Молодец, девочка, — читалось в ее темных глазах, — надо есть, когда дают».

А Эд тем временем обвел ладонью кухню.

— Хорошо живем, да?

«Спасибо тебе, — я слышала это без слов, — все благодаря тебе».

«Да не мне, — хотелось возразить, — нам! Ведь мы вместе, все вместе…»

Эх!

— Здорово!

А кухня мне и вправду очень нравилась: тесная, но теплая и домашняя, с деревянными стульями и столом, развешанными по стенам чугунными сковородками, теснящими друг друга ящиками и полками, с настоящей открытой печью (вот в ней, наверное, пицца выходит обалденная!). Помимо кухонной утвари, стены украшали керамические тарелочки с росписью — душевно, изысканно, со вкусом.

— Сама рисует! — гордо пояснил Эд, проследив за моим взглядом. — А если бы ты видела, какие Нисса орнаменты на подушках вышивает…

— Эти тарелочки — всё сама? И подушки?!

Я восхищалась. Нисса рукодельничала? Едва ли я когда-то могла представить ее за кропотливой работой, склонившейся над тканью с иглой в руках, но времена меняются. Спокойная жизнь, счастливый покой на сердце, и душа рвется творить — знакомо. Выплескивает все в цвете, в рисунках, в строчках на бумаге, в новой мелодии — у кого в чем, главное — выпустить вдохновение на волю. Вот поэтому и у меня в сумке лежали альбомы — а вдруг увижу что-то красивое? Ведь рука сразу потянется зарисовать…

Когда все наелись, Нисса вновь вернулась к вопросу о планах нашего дня.

— Ну так что, девчонки, куда сегодня? Кататься на лошадях? Бродить по плато? На речку?

По нашим счастливым физиономиям она поняла — нам хотелось всего и сразу.

Но от верховой езды мы в этот день отказались — решили подождем. Сначала присмотримся к лошадям, послушаем Эда, вызубрим правила поведения на «четвероногих» транспортных средствах, немного поладим. И потому сразу после осмотра ранчо — дома, амбара, конюшни, склада, загона, хозяйственных построек и гаража — мы вместе отправились на луг, где огражденные тройной лентой тонкой проволоки под напряжением уже ждали те, к кому нам предстояло привыкать, — кобылы.

Наверное, мы забавно смотрелись — в шортах, в панамках, с закатанными рукавами тонких рубашек, с круглыми от удивления и восхищения глазами, с вечно приоткрытыми ртами. Эд похихикивал. По-доброму журил нас, чтобы не забывали мазать открытые части тела защитным кремом, предупреждал, чтобы смотрели под ноги — кое-где камни, коряги, — попутно рассказывал про питомцев.

— Волнушка самая спокойная, — он указал морщинистым пальцем туда, где у дальнего края пастбища паслась гнедая лошадь с волнистым хвостом и гривой, — характером мягкая, ступает легко, плавно, на ней сидеть легко, никогда не гонит вперед, от громких звуков не шарахается.

Лайза случайно задела коленкой проволоку, ойкнула и тут же отскочила прочь. Волнушка дернула ушами и лениво повернула голову.

— А-а-а, забыл сказать, что проволока под напряжением. Небольшим, чтобы не навредить, но для лошадей этого достаточно.

— Для меня тоже достаточно! — Лайза потерла коленку и от кусачего заборчика на всякий случай отступила еще на шаг.

— Не убьет, не переживай, просто неприятно.

— Ага, уже поняла.

Я сделала вид, что не хихикаю в кулак, а просто закашлялась. Над нашими головами совершенно по-летнему сияло солнце, травяной ковер прел под ногами, гудел насекомыми, цвел и пах так насыщенно, как никогда не пахнут клумбы в городе. От запаха земли и цветов кружилась голова, хотелось раскинуть руки, кружиться и петь.

«А Рен, наверное, уже дома. Нормально ли добрался? Нужно позвонить».

— Комета довольно дерзкая и быстрая, любит галоп, с Леди попроще, она хорошо слушается.

— А жеребец?

Я временно оставила мысли про Рена и указала на черного статного коня, наблюдающего за «дамами» через деревянный забор.

— Ну, на Арти я бы кататься пока не рискнул — чуть позже, когда наберетесь опыта.

— Ясно.

Статный норовистый конь тут же перекочевал в моей голове из разряда «возможных средств передвижения» в объект для визуального любования. Ну и ладно, просто зарисуем.