Мария Семенова - Чёрная звезда

– Да, да, я знаю! В конце коридора… дверь… – Харим захлёбывался и стонал. – Я покажу… Только меня… пожалуйста… не надо…

– Веди. – Стригун одним движением сдёрнул его со стола, рывком поставил на ноги и приласкал коленом под дых. – Это тебе на дорожку. Веди, говорю!

А чтобы в дороге не возникло никаких осложнений, просунул нож Хариму между ног. Тот и пошёл на цыпочках, мелкими шажками, словно оседлав против своей воли клинок… Когда не разогнуться, дышать нечем и под тобой острая сталь, лучше делать то, что велят…

В конце коридора обнаружилась обшарпанная дверь. За ней – ступеньки, полутёмный подклет, захламлённый проход и ещё одна дверь. Лязгнул засов, взвизгнули петли, и в лицо повеяло воздухом. Ход вывел их на берег реки, где был устроен хозяйственный двор. Как и всё кругом, запущенный и грязный: рассохшиеся бочки, какие-то короба, потрескавшиеся доски и дранка навалом. Всё такое, что, по сути, не нужно, но и выкинуть жалко.

А в речке, в мутной воде, происходило некое движение. Там жили, резвились, бегали кругами зелёные огоньки.

– Это что? – присмотрелся Стригун, ткнул Харима локтем и негромко спросил: – Что за красота тут у вас? Рассказывай. – Кольнул ножом, подвёл Харима на самый край берега, поставил над отвесным обрывом. – Ну?

Сам он уже более-менее представлял, что за живые изумруды танцевали в речной глубине, но хотел ошибиться.

– Это… – Харим замялся, но, почувствовав, как ожил нож, охнул и сказал: – Зандаранские сомы. Которые жрут всё. Кучерявый велел приманить, прикормить… Чтобы никаких следов…

Он вдруг громко всхлипнул, обернулся и посмотрел на Атрама:

– Ну почему, брат, почему? Мы же с тобой… одной крови…

Ни злобы, ни ненависти, ни жажды мести не было в хриплом его голосе, лишь вселенское непонимание. Отказаться от всего… а чего ради? Вернее, ради кого? Ради каких-то чужаков из верхнего мира, троих уродов и старого зануды, которому давно в могилу пора? Упустить счастье, которое само в руки валилось?..

– Ты мне не брат, и твоя радужка пополам с кровью мне не нужна, – твёрдо отозвался Атрам. – Ты и знать не хочешь, что бог наверху и всю правду видит. И безвинной крови на руках он никогда не простит. А я об этом забывать не приучен…

– Ну ты, в бога своего душу мать, и дурак, – неожиданно успокоился Харим. Потом выругался сквозь зубы и с вызовом сказал: – Что застыл-то, ты, который Стригун? Может, теперь отпустишь меня?

По всему чувствовалось, что на чудо он уже не надеялся.

– Отпущу, – ответил Стригун, убрал нож и толкнул Харима в спину ладонью. – Ступай себе.

Раздался короткий крик, где-то внизу плеснула вода… Блуждающие огни перестали кружиться и дружно устремились под кручу.

– Пошли отсюда, – вздрогнула Остроглазка.

Уходили молча. Разговаривать не хотелось. Смотреть друг другу в глаза – тоже. Убивать, даже такую продажную душу, не просто… А ноги несли их через ветхий мосток, вдоль грязного берега, мимо угрюмых домов, по узким спинам мостовых… Всё дальше и дальше от «Приюта моряка», логова Кучерявого и места лютой гибели Харима.

Наконец тёмный переулок вывел их на широкую улицу, под жёлтый свет фонарей… и жизнь сразу напомнила о себе. Снежка потянула носом воздух, оскалилась и глухо прорычала:

– Ну вот… Соскучиться не успели!

По улице прямо на них шагали смотрители. Да не простой наряд – сдвоенный. Усиленный самоходной повозкой, катившейся впереди. Следом шли грозные водящие, натасканные хвататели… И конечно, жуткие патрульные гиены.

Встреча с этим олицетворением власти ничего хорошего не сулила. Гиены разом оскалились, поводыри натянули поводки, а старший водящий с пикой на плече взмахнул рукой, точно полководец перед сражением:

– Всем стоять! Кто такие? Куда шли?

Однако стоило ему увидеть, как играют на свету те самые бирки, и воздетая рука вернулась к бедру.

– Прошу извинить… Служба. – И тут же, обернувшись к своим, водящий вновь обратился в полководца: – Ложная тревога! Это те, кого мы бережём! Забота! Внимание! Почтение!

– Доверие и открытость! – дружно выдохнули хвататели, а одна из гиен за то, что не закрыла вовремя пасть, схлопотала поводком по хребту. Не сильно, просто чтобы уважаемые господа не держали обиды.

Загрохотала повозка, смотрители ускорили шаг и пропали за поворотом.

Кудяня и Кресяня тихо выругались им вслед, Атрам с презрением плюнул, а Остроглазка прижала к себе рысь:

– Умница моя, если бы не ты…

– Это знак нам: пора убираться, – рассудил Славко и выпустил рукоять меча. – Ночь на дворе. И бирки наши от Кучерявого не оборона…

– Верно, – поддержал Лось. – Надо забиваться под крышу. Вон там вывеска вроде… Постоялый двор!

Грешно сказать, но он больше думал не о ночлеге – о позднем ужине. Даже воспоминание о зелёных огоньках в речных волнах не могло отвести его от мыслей о еде. Если из-за каждого убитого врага переставать есть, можно в конце концов с голоду помереть!

Лось не ошибся – на древнем, вросшем в землю доме кособочилась вывеска. Только это оказался не постоялый двор, а грязная, заплёванная ночлежка.

Злющая змея-хозяйка потребовала за ночлег восьмушку шкалика, содрала ещё четверть за соизволение впустить Снежку и предложила на ужин похлёбку. А также девочек, мальчиков, зелий, грибочков… Всё, что угодно, для дорогих гостей, на любой вкус и любому по средствам.

– Нам и наших девочек хватает, – отрезал Лось.

Горячая похлёбка и мясо с овощами были съедены в молчании. Зато позднее, когда следовало бы угомониться на лежанках, начался разговор о том, как быть-жить дальше. Одному Славке всё было ясно. А вот остальным где и как жить, дожидаясь его благополучного возвращения? Кучерявый ведь не простит ни Игруна, ни Харима, а пуще того потери лица – будет искать. А найдёт, не посмотрит ни на бирки, ни на печати на них. Так что лучше пока что убраться подальше. Но куда?..

Ответа не нашли и понемногу стали засыпать. Кто-то просто провалился в темноту, кто-то тревожно ворочался до утра. Славко, например, всю ночь смотрел, как на плече его растёт, наливается соками и в конце концов распускается чудесный цветок. Корни его незримо оплетали всё тело, от аромата шла кругом голова, а лепестки с любовью обнимали душу и рождали в сердце неизъяснимые слова. Наконец их смысл стал понятен: «Проснись! Да проснись же!»

Славко послушался. Открыл глаза, одним движением поднялся с лежанки… и от удивления на миг застыл – не узнал собственного тела. Оно стало необыкновенно лёгким, упругим и гибким, в то же время наполнилось необоримой силой. Сила эта заключалась не в мышцах, не в костях, она проистекала от движения невидимых токов. Чтобы управлять ею, не нужно было напрягаться или особым образом дышать. Пожелай – и она явится. А ещё Славко чувствовал что-то непривычное возле ключицы. Не то покалывание, не то лёгкое жжение, как от укуса муравья.