Когда смерть разлучит нас… (СИ)

Называя Сета сопляком и мальчишкой, Брес даже представить себе не мог, как недалеко сам ушел от того, что стояло за этими понятиями.

Септимия Бассиана, прозванного Каракаллой, народ не любил. Даже знать и префект, устроившие в честь его отнюдь не триумфального возвращения праздник, были не в восторге от мысли, что коварный, жестокий и переменчивый император вместе со своей одичавшей армией, солдаты которой до сих пор не получили ни денария, остановится в Александрии на неопределенный срок.

Потому теперь, когда властитель Римской империи торжественно проезжал по главной улице усыпанной цветами, приветственные «ave» и восторженные крики подкупленных плебеев перекрывали голоса недовольного люда.

В отличие от аристократии простых граждан Александрии куда сильнее беспокоил не тот факт, что в их прекрасном городе осядут не получившие своей добычи звери, а что Каракалла ославился как кровосмеситель и братоубийца. О том, что он убил Гету, знали или догадывались все поголовно, но молчали, потому что войны за престол не были такой уж новинкой для римских императоров. Однако связь императора с собственной матерью горожане воспринимали неприкрыто возмущенно. И потому в сторону императора то тут, то там сыпались оскорбления, сравнения его с Эдипом, а его мать — с Иокастой и призывы немедленно убраться, захватив с собой своих псов.

Каракалла из Александрии не убрался, но судя по хмуро надвинутым бровям, недружелюбный настрой своих подданных к сведению принял.

— Первый раз в жизни вижу императора! — Пытался перекричать рокот толпы Кастор, наклоняясь к Айрис. — Не думал, что это будет так!

Так громко, ярко, многолюдно, всеохватно, помпезно.

Айрис смогла лишь ответить согласной бесцветной улыбкой. Благо шум избавлял от необходимости разговора. Ведь независимо от темы, беседа была бы в данный момент совершенно бесполезна, и дело тут совсем не в визите императора и ее волнении по этому поводу.

Смотря на раздираемую противоречиями толпу, часть которой посылала к небу восторженные «виват-виват», а другая часть, стараясь перекричать первую, изощрялась в оскорблениях и проклятьях, Айрис казалось, что она заглянула в свою душу. Нынешней ночью произошло то, что разрушило гармонию ее мыслей, порождая полнейшую анархию. И вот теперь часть ее кричит «виват», а другая «убирайся».

Невнимательно следя теперь за движением золоченой колесницы, Айрис пыталась понять, что именно мешает ей всем сердцем возненавидеть высокомерного мужчину. Помимо того, что Брес уже однажды оставил ее в беде, несмотря на заключенный уговор, что был обеими руками «за» ее смерть, что, являясь просто избалованным, назойливым, ленивым божеством, он не признает остальных, ставя свои желания во главу угла… помимо всего этого вчера он готов был добиться своего примитивной силой. Прямо после того, как отымел Мелиту на полу комнаты, которую Айрис уже привыкла называть своим домом. И его нетерпеливые, требовательные прикосновения казались Айрис намеренным оскорблением и долгожданной местью. И все же сейчас, вспоминая его, она не чувствует праведной ярости, хотя, казалось бы, имеет на нее все права. Не странно ли?

Досаду, жалость к себе, растерянность, страх… но не гнев, не ненависть. А ведь в случае с Бресом третьего не дано, его можно было либо ненавидеть, либо боготворить до гроба. Как бы то ни было и в первом и во втором случае смерть обещала быть скорой.

И вот теперь, размышляя над своим положением, Айрис хотелось оттянуть момент встречи с Бресом. Дом представлялся ей теперь местом казни. Ведь увидев мужчину, Айрис не сможет отвертеться, ей придется решить окончательно и бесповоротно, как отныне смотреть на него, что говорить, как себя держать.

Потому, когда следом за своим предводителем усталыми, озлобленными тенями прошагали его легионы, и Кастор спросил, проводить ли ее домой, Айрис ответила отрицательно.

— Знаешь, мне хочется погулять… долго-долго гулять и ни о чем не думать. — Виновато проговорила она, чувствуя, как рука Кастора, словно поощряя, мягко обнимает ее ладонь.

— Значит, будем гулять допоздна! И в кои-то веки ни о чем не думать!

Александрия нарядилась в праздник, опьянела, зазвучала смехом и песнями. И каждый житель города от раба до префекта урвал от этого пиршества свой кусок. Брес не был исключением, хотя, сказать по правде, он не знал, что именно празднует, но подчиняясь общему настроению и собственным потребностям тратил день на вино и женщину.

— О, Яхве… — Прошептала смуглая красавица Мирьям, смущенно смотря на мужчину, стоящего у оконного проема. — Я никогда не… никогда раньше не делала это так, понимаешь? С незнакомым мужчиной.

— И как ощущения? — Поинтересовался Брес с кривоватой улыбкой.

— Я хочу еще. — Едва слышно призналась женщина, закрывая лицо ладонями. — Но ведь я тебя совершенно не знаю…

— Нестрашно. — Ответил он, приближаясь к кровати нарочито медленно. — Я себя не знаю тоже.

Женщина рассмеялась; хотела игриво, но вышло несколько нервно, пугливо. Мирьям заключила его в объятья, даже не желая задуматься над словами, которые беспокоят Бреса на протяжении всего утра, незаметно переходящего в день. Кем он стал теперь, после своего падения? Во что она его превратила? И под «она» Брес с некоторых пор подразумевал не Инанну.

Ина отобрала у него положение, но ведь даже без небес (которые ему наскучили, что уж тут скрывать), без своих чертогов и богатств Брес оставался богом. Так считали люди, так считал он сам. Ведь не он для небес, а небеса для него. А теперь… Эохайд откровенно не понимал, почему этот мир до сих пор живет, дышит и даже не замечает, что на их глазах свершилась чудовищная катастрофа: он захотел смертную, а та отвергла его. Отвернулась и сказала, что прощает. Это было так непостижимо и несоизмеримо с его представлением о законах жизни, что Брес верил: совсем скоро наступит то, что люди в священном ужасе называют концом света. Реки потекут вспять. День станет ночью. Звезды упадут на землю. Ведь поведение Айрис стоит в одном ряду с этими аномалиями.

Отвергла его, да, но это еще полбеды. Поразительно, конечно, что нашлось что-то хуже этого, но думая сейчас о своей милой попытке покорить смертную, Брес помимо злости и возмущения ощущал то, что люди называют виной. Потому те слова, обращенные к Мирьям, были полны тревожной истины: он себя не узнавал. Теперь каждую минуту Брес с ужасом ожидал от своей души новых эмоциональных сюрпризов. Возможно, еще несколько дней, и он пойдет к Айрис просить прощения. Начнет петь ей хвалебные гимны и дарить подарки. То есть вести себя так, словно они поменялись местами, словно это он — простой смертный, а она внезапно приобрела в его глазах небывалую ценность и достигла недосягаемых высот, стала хозяйкой его судьбы и прочая, и прочая…