Гимн неудачников

На пороге я чуть помедлил, неуверенно оглядываясь через плечо. Где-то здесь держали колдуна, Черную Смерть… но стоит ли говорить об этом Эжену? Стукнет в белую голову блажь, чего доброго, и его потащит с собой. Конечно, Смерть пару раз спасал мне жизнь, неведомо с какого перепоя, но я скорей удавлюсь, чем скажу спасибо. Да и оставлять живого человека в лапах нежити и лучшего друга Беды… Но куда нам обморочный колдун? Да он же сам скоро ноги протянет — и людям хорошо, и умертвиям облом.

— Эм… Эжен, а есть ли способ вывести колдуна из деструктуризирующей стадии энергополя?

— Нет, — ученик застрял на пороге, загораживая весь проем.

Вот, что я говорил.

— А разбудить?

— Будить? Какое, к Нимме, будить? — раздраженно отозвался маг. — Им специально наркотики колют, чтобы вырубились.

Странно… то есть обычно деструктц… дестр… агония проходит в сознании? Ну, так им и надо.

— Разве это не хорошо, чтобы колдуны на своей шкуре почувствовали то, на что обрекали своих жертв?

— Бесит, — кратко выразил Эжен девиз милосердия белых магов. Чужие страдания для них не более, чем источник раздражения, который надо поскорее устранить и жить в мире и спокойствии. — Не мешай.

Чему там нельзя было мешать, я так и не узнал, потому что в следующий момент он осторожно вошел внутрь. Вот какого ниморского постановления меня волнует судьба черного урода? Уверен, будь Смерть в порядке, с удовольствием расправился и со мной, и с Эженом. Лучше я по возвращении расскажу всем, какую жертву он принес ради спасения остальных, и мир запомнит Черную Смерть хорошим, добрым и благородным человеком, а не злобной скотиной. Да, именно так. Небо, для его же блага не возвращаться — испортит такой замечательный образ!

Совесть? Совесть меня мучила, но желание жить мучило сильнее.

Комната Ильды по контрасту производила странное впечатление. Один шаг перенес нас за много километров южнее, из ниморских лабораторий в землянку ведьмы: темная, мрачная, с низким потолком, огромным котлом на трех чугунных ножках, свисающими сверху пучками сухих трав и полками вдоль стен, забитыми всякой всячиной. Луч фонаря скользнул по стеллажам, отразившись на боках множества банок, в которых прилежные хозяйки обычно держат всякие соленья-варенья. Тут же в прозрачной жидкости плавали непонятные кругляшики, и я даже остановился, пригляделся… Съешь меня пень! В банках плавали глаза. Глаза. Серые, зеленые, голубые, карие… множество разных глаз, и теперь я осознал, что умертвие совсем не преувеличивала, говоря о своей коллекции. И м-мои родные глазки чуть не оказались где-то т-там…

Я отвернулся, с трудом подавляя панику, и быстрым шагом прошел мимо, к полкам со всякой посудой — мисками, чашками и даже одним треснутым стаканом. На верхней полке лежали глиняные черепки, еще влажные от пролившейся жидкости. Я бы никогда не узнал в них ту самую миску, над которой колдовала Ильда, если бы не заклятие, заставляющее теперь проникаться теплыми чувствами к деревяшке, впитавшей капли крови. Пока что хотелось просто оторвать ее и всюду носить с собой, но, помня опыт с ножом, мне заранее становилось не по себе.

— Отойди. Не мешай, — белый маг отодвинул меня в сторону, смел черепки в пакет и, с досадой качая головой, начал рисовать на полке фигуры мелком, что-то шепча — не поручусь, что заклинания, а не "хрен тебе, нежить, а не чужая привязка". Миска, наверное, раскололась, когда Эжен открыл дверь в темницу, и теперь он создает печать, которая запретит крови действовать против своего владельца. Вся эта ворожба, конечно, из разряда суеверий… но кто же знал, что появится умертвие, властвующее над водой? Поисковый зов заглох с первых же линий, зато новый приказ погнал меня вокруг котла, выполняя эженовское "отойди" или, скорее, "уберись с глаз моих". С глаз, мда. Вот что за компания — у одной глаза, у другого слепые маски во всю стену…

В воде отражалась типичная шовалльская дверь с горящим знаком биологической опасности — наверное, вход в оранжерею. Не зря же противница всего живого и зеленого за ней следит — если ниморская лоза и в подземелья пролезет, нежити придется срочно выселяться. Из-за котла, немного выбиваясь из общего интерьера, вынырнула конторка со стоящей на ней печатной машинкой и стопкой книг, которую венчала порядком потрепанная от частого употребления Большая Медицинская Энциклопедия. Не знаю, зачем она здесь, но, судя по подозрительным бурым пятнам, догадаться не сложно… Дальше шла самого подозрительного вида темная литературка, полная сомнительных ритуалов и заклятий, вперемешку с исписанными по-ниморски листочками, говорящими что-то о кристаллах, информационных носителях, воде и рассеивателях. Кажется, шовалльцы изучали свойство жидкостей поглощать черную магию. Ого, стишки? Ну что же, приобщимся к поэзии:

Славься, Великий

И многоликий

Вечный, прекрасный,

И многоглазный…

Опять?! Я передернулся и перелистнул на последние страницы, но легче не стало. "И пошлет Он на землю Вестника, и провозгласит Вестник о явлении Его…" Я поспешно захлопнул религиозные бредни и бросил обратно, на всякий случай отодвинувшись, опасаясь, э-э-э… чересчур просветлиться. А Шадде неплохо подготовилась, даже теологическую сторону не забыла. В самом низу оказалась худенькая тетрадочка в кожаной обложке с крупными выдавленными буквами. "Ма-гистр Безд-ны". Вот же фантазия у черных.

Войдя во вкус и чувствуя себя чуть ли не разведчиком в тылу врага, я полез шарить по ящикам. Верхний запирался на ключ, что не стало преградой — ключ торчал тут же, в замке. У себя дома повелительница воды опрометчиво не боялась незваных гостей, полагаясь на границу и маскировочную завесу. Ну что же, не она последняя проигрывала, не в силах вовремя подстроиться под изменившиеся обстоятельства. Я выудил на свет фонарика тяжелый полиэтиленовый пакет, доверху набитый стальными жетончиками, и оценивающе потряс. Прилично их здесь накопилось. Боевые трофеи, именные бирки убитых черных магов, так понятно и знакомо… Гораздо интереснее оказалась стопка файлов под ними. Пожелтевшие листки с коротким отпечатанным текстом, вклеенные фото с незнакомыми лицами, такими, что желания познакомиться не возникало; я перекладывал их с нарастающим недоумением, пока с очередной фотографии на меня не уставился с наглой ухмылкой Кара Небес.

— Э-эжен…

Белый маг с досадой отмахнулся, окончательно решив посвятить остаток жизни художественной росписи по стенам.

— Эжен, — не своим голосом позвал я. — Иди сюда.

Разумеется, он сначала закончил работу, полюбовался на последний штрих, и только потом соизволил откликнуться — но только потому, что его тоже привлекли темные гримуары.