Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Укладывайтесь за две и вниз, я не хочу подводить компании. Ты даже не представляешь, сколько они заплатили. Если что-то пойдет не так, я…

– Я в курсе, уже смазал вазелином, – Антон предпочел немедленно убраться в гардеробную. Пока Кондрат переодевался, Антон судорожно искал посох, потом выскочил в коридор, через минуту вернулся, сжимая драгоценный артефакт. – Марат, зараза, чуть себе не присвоил. С него станется шутки шутить. Ты готов? – Кондрат кивнул. – Пошли покажемся.

Они вернулись в кабинет – Марат не переменил позу, по-прежнему восседая за столом Антона. Критически осмотрев Кондрата, он раздавил сигару о край пепельницы и кивнул.

– Голос можно не показывать, я уже слышал в прошлый раз. Все, давайте, ловите девчонок и вперед. Да, скажи Хохлову зайти сюда, на пару слов. Мне текст концовки не нравится.

– Но он уже начал вводную, – Марат прислушался, в самом деле, диктор сообщил зрителям, о начале действа «обретения новой верховной жрицы нашего великого бога». Помост танцевавшие уже освободили, ведущий начал нагнетать, как и в прошлый раз, обстановку, рассказывая о трагической гибели Лены Домбаевой в таких чертах, что пробирало до костей.

– Вот черт, ну пусть потом, в паузе, подойдет. Я черкну несколько строк. А вы не стойте столбами, живо вниз. Девчонки уже построены, и кстати, где Ноймайер и Шульгина? Я ни на одной камере их не вижу.

Антон спохватился, бросился вниз. Рита уже закончила с внезапным сексом, они со Светой стояли внизу, как раз под камерой наблюдения и напоследок целовались так, словно разлучаются навек. Сердюк подхватил и их, вытащив как раз ко времени, когда ведущий объявил о начале церемонии. Пожелав ни пуха, ни пера, помчался назад. Вернулся и отдал посох жрецу. Кондрат постучал в двери. Возвестил о своем прибытии.

Далее пошло по накатанной. Обряд следовал один за одним, Рита хорошо выучила текст и шпарила как по писанному. Зал бесновался, требуя скорейшего принесения жертвы, камеры не успевали вращаться, запечатлевая ликование собравшихся. Света стояла в сторонке, и главное, пока не портила общей картины, тем временем, Кондрат занялся лебедкой. Пристегивая Ноймайер, Микешин оглядел храм. Отчего-то ему в голову пришла странная мысль, будто он участвует не то в гекатомбе в храме Нептуна, не то в амфитеатре приносит в жертву христианскую мученицу.

Он содрогнулся. Зал завел и его, Кондрат торопился опустить Риту в глубины колодца, он сам едва понимал, что делает. И, главное, почему именно мысль о христианской мученице пришла в голову, совершенно неясно, ну да, Рита крещеная, но не более того, здесь все крещеные, но не более. Пожалуй, даже он не более.

От последней мысли стало не по себе. У Кондрата подогнулись колени, он едва сумел справиться с пультом, нажать нужную кнопку. Под ликование вконец озверевшей толпы Ноймайер скрылась в колодце. Оттуда ответно донеслось эхо ее не то испуганного, не то восторженного голоса – визги, свист и вой не смогли перекрыть его. Храм Ктулху открывал самые черные стороны человеческой души, как-то разом выворачивая ее наизнанку у всех присутствующих, и тогда безумство становилось искренней радостью, а плохо скрываемая ненависть олицетворяла восторженное поклонение.

Он провел в храме две мессы. И все это время храм давил на него, поглощал его, засасывал в себя. Когда Ноймайер скрылась в зеве колодца, коснулась земли, и прошла к люку, он поднял голову и возопил о жадной страсти в кои-то веки проснувшегося бога к своей верховной жрице, о радости их слияния и о фонтане жизни, долженствовавшем завершить их краткий, но плодотворный союз. Внизу зарокотало, зашумело – то колодец стремительно наполнялся речной водой. Толпа заорала, глоток уже не хватало, скорее, засипела, и звук этот на пределе человеческих связок невольно заставил Кондрата содрогнуться всем телом и прижать к себе посох – или самому прижаться к посоху, а Светлане подбежать к нему, словно и она искала укрытия от людей, разом превратившихся в злейших своих противников, разом омертвевших в жутком храме, вывернувшим наизнанку их дырявые, рваные, никчемные души настолько, что их носители разом превратились в живых мертвецов.

А впрочем, его душа ничуть не лучше иных душ собравшихся. Или на ней не лежит непрощаемого греха? Или он забывшись, посчитал себя действительно избранным, вечным жрецом, которого не коснется, не коснулась участь собравшихся? Участь мертвого, позабывшего свою суть и тщетно прикидывавшегося, на потеху Всевышнему, живым.

Вместе с шумом воды, стремительно заполнявшей колодец, до его слуха донесся глухой стук, затем вскрик, а затем – он едва успел отбежать – фонтан воды извергся из колодца, щедро оросив всех собравшихся. И в фонтане том, – «семя Ктулху», возопиял Кондрат, повторяя слова сценария, «долгожданное семя Ктулху оросило нас», – была выброшена из черного зева Рита Ноймайер. Обнаженная, она неловко ударилась о край колодца, и сползла лицом вниз на помост. Ее черный балахон плавал в центре враз успокоившейся воды.

Тишина обуяла храм, разом заткнув рты омертвевшим участникам действа и собравшимся всем, истинной смертью. Минута шла за минутой, растягиваясь в вечность, но Рита Ноймайер не шевелилась. Кондрат медленно, едва заставив себя, подошел к ней, склонился над бездвижным телом, чьи руки навек вцепились в холодный мрамор помоста, потрогал пульс. Повернул голову, к ужасу своему замечая сколь легко далась ему это действие. Мгновенно, он понял все и отступил.

И, все еще во власти храма, по-прежнему проникнутый насквозь его тяжкой, липкой атмосферой несдерживаемых желаний, он поднялся на ноги, стукнул посохом о край помоста и обернувшись к собравшимся, медленно, звучно, прокричал во весь голос:

– Жертва не принята!

Молчание было ему ответом. Все такое же, тревожное ничем не прерываемое молчание. Кондрат медленно подошел к краю помоста. Ступеней он не увидел, спрыгнул так. Первый шум донесся до него из-за плотно сомкнутых дверей. Какие-то хлопки. Он напряг слух и догадался.

За ненадобностью в подсобных помещениях убивали истинных живых мертвецов. Для представления в роли стражей Ктулху они оказались не надобны.

64.

Валентин все же нашел ее. Выждал момент, когда Яна вернулась домой и зашел следом. Он не был уверен, конечно, что огни именно ее квартиры видел вчерашним вечером, но решил рискнуть. Ошибся, но ненамного. Открывшая ему женщина средних лет в застиранном халате указала на противоположную дверь. Звонок не отзывался, верно, не работал, Тихоновецкий постучал. Долго ждал ответа, наконец, Яна открыла.

– Снова, – тихо сказала она. Валентин так и не понял, вопрос это или констатация факта. – Ну проходи, что ж теперь.