Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Впрочем, все равно хорошо, что ты меня подождала. У меня к тебе есть дело особой важности, – он нагнулся к ней поближе, и Надя потянулась навстречу. Впрочем, напрасно, когда она узнала, что назавтра ему нужна всего лишь заготовка выступления в трех вариантах – перед пенсионерами, офицерами флота и общим митингом, она фыркнула и отвернулась.

– А завтра тогда что?

– Как что? – притворно удивился начальник. – Править будем. В понедельник ответственейший день. Так что завтра к десяти как штык.

– Кто бы говорил про штык, – недовольно буркнула секретарша, направляясь к дверям. Впрочем, на следующий день появилась как и договаривались и работала, покуда сам Дзюба не попросил передышки.

А в понедельник, ровно в половине десятого, Лаврентий по своим заготовкам взывал к народу, рдея на площади красным галстуком, выбившимся из заколки и подхлестываемым промозглым северным ветром. Ветер гулял по площади, но перекричать Дзюбу ему не удавалось.

– Они должны помнить прежде всего об уважении к своему народу! И неважно, за сколько тысяч километров от Кремля мы находимся. Мы должны показать, что не твари дрожащие, но право имеем, – зачем Надя пихнула в текст цитату из Достоевского, непонятно, но пришлась к месту, толпа забушевала в ответ. Потом подарит Наде джемпер и янтарные бусики. – И мы покажем, обязательно покажем! Пускай власти скрываются за отключениями связи, пускай пытаются отъединить нас от большой земли – не выйдет, господа! Мы вам это говорим! Наше слово вышибет ваши двери!

Толпа заревела восторженно, поддерживая трибуна. Дзюба поклонился в ответ, заводя собравшихся еще больше. А после помчался на следующий митинг, снова разогревал и подзуживал, доводя до умоисступления несколько десятков тысяч человек. В дороге на Луговую площадь, получил послание от Ткаченко: «Смотри не перестарайся. Я тебя предупреждал о крысах – их тут навалом».

Стерев сообщение, Лаврентий подъехал к главному митингу – здесь уже собралось не меньше сотни тысяч человек. Вся площадь была заполнена, едва сдерживаемая ОМОНом толпа, гудела, размахивая советскими и российскими флагами. Кое-где были и флаги ЕС, а так же Японии, ну да без них не обходился ни один митинг этого года. «Мазда» припарковалась на самом краю площади, оцепление было суровым, кроме закованных в броню омоновцев, пожарные машины, броневики, только в подворотнях Луговой Дзюба насчитал сорок автозаков. Но пока милиция силу не применяла, Ткаченко держал слово. Оцепление стояло мирно, спокойно, кое-кто из милиции переговаривался с протестующими. Добрый знак, потасовок и мордобития не будет.

Увидев Дзюбу на трибуне – перед ним как раз закончил выступать, нагнетать обстановку Устюжный – толпа снова завопила, зашлась в диких криках. Будто и не было предыдущего оратора, а все ждали только его. Возможно, так и было. Устюжный пользовался уважением, но последние годы старался на публике не выступать. Никак не мог угодить вкусам. Дзюба подошел к Глебу Львовичу, пожал руку, поблагодарил. Крики, одобрительный свист. Он словно бы получил эстафету от старшего товарища. И повернувшись к собравшимся – нет, надо же сколько их, море, – воскликнул, не обращая внимания на микрофон:

– День добрый, друзья! – толпа немедля ответила ему. – Я рад, что вы пришли в праздник сюда, поверив, что этот день действительно будет добрым. И я в это верю, иначе не пригласил бы вас. Верю и надеюсь, что наше слово не канет даром, – он пошарил глазами по толпе, выискивая телевидение, ну да, вот оно, два микроавтобуса, надо же один принадлежит компании НТВ. Не иначе как Устюжный расстарался. – Не буду в этот праздничный день говорить вам о том, сколь бедственно наше положение. Тише! – он поднял руку, заслышав стрельбу где-то на окраине толпы. И повинуясь его слову и жесту, народ враз замер. И тоже услышал. – Слышите. Даже сейчас нам не дают покоя восставшие. Даже сейчас мы не можем избавиться от них раз и навсегда. А почему? У нас отняли армию, две армии, распылили их по бескрайним степям Украины и Казахстана, по китайской и монгольской границам. И не стало нашей армии. И лишь крохи сейчас пытаются справиться с насевшей на наши головы саранчой. Границы с Китаем как не было так и нет, через нее ежедневно проходит несколько тысяч мертвяков. Но правительство будто не замечает этого. Нет, что я говорю, не замечает. Прекрасно знает. Прекрасно! Но делает все, чтобы знание свое употребить нам во вред. Нас лишили связи с внешним миром, у нас кончаются запасы продовольствия. Фактически, это не им, – он простер руку в сторону затихших выстрелов, – а нам центр объявил войну. И вы знаете почему. Помните. И про то, как расформировывались лучшие воинские части как вместо них перебрасывались едва закончившие срочную службу контрактники. Пацаны, которым и двадцати не стукнуло. Именно они встретили первую волну зомби из Китая – именно они пытались сдержать ее вплоть до Артема – и сколько ж их полегло. В том числе от «дружественного огня» – ах, до чего же мерзкое определение. Авиация не разбирала, где свой, где чужой, тупо исполняя приказ бомбить людские колонны.

Толпа заволновалась. Он умел задеть за живое. Здесь собралось множество беженцев из Уссурийска и поселков, оказавшихся в зоне поражения. Они могли порассказать такое, что лучше не транслировать во всеуслышание. Устюжный склонился к Лаврентию, напомнил, чтобы он не слишком заводил толпу, подстрекателей полно. Дзюба только плечами пожал

– Но мы выстояли тогда, выстоим и сейчас. Нам затыкают рты, но мы рвем наброшенные платки, нас гнут, но мы снова встаем. Так просто нас не сломать. Мы живем на самом краю земли, дальше только океан, а потому и характер у нас с детства крепкий. Не вышло с правым рулем, и в этот раз не выйдет. Мы выстоим. Вы отключили связь, отдали трассы на откуп зомби, ничего, крепкое дерево бури не боится. Я знаю, Виктор Васильевич меня сейчас точно слышит, уже проснулся и внимательно вглядывается в телевизор, уж ему-то канал обеспечили. Так вот, господин Пашков, лично для вас послание: если вы так и не пожелаете убрать блокаду, уверяю вас, сами справимся. Без ваших старых песен о главном, – толпа завизжала и заулюлюкала. – В прошлый раз вы сдались, поему бы вам не повторить удачное начало? Уверяю вас, господин председатель правительства, мы тут не будем мух из супа выуживать.

Вывернутая наизнанку цитата Пашкова, в десятку. Толпа восторженно заревела и замахала флагами. Устюжный заколебался и отошел от Дзюбы на пару шагов. Когда Лаврентий закончил выступление, Глеб Львович заметил, покусывая губы:

– Пашков будет в ярости.

– А что вы хотели бы. Он и так на нас зубы точит. Обломается.

– Вы еще от ража не отошли, – пытался остудить его пыл осторожный старик. – Все же постарайтесь удержать толпу от необдуманных действий.