Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Да, зимой на горку редкая бабулька доберется, скользко, – он улыбнулся: – А как церковь за государство зацепилось, так все у нас и пошло в гору. Стали без акциза торговать алкоголем и табаком, а тут и инфляция заглохла, спонсоры богатые появились, которым надо было пред Господом деньги отмыть, словом, пришли в себя.

– Знаете, батюшка, вы просто мои слова сказали, – Алла Ивановна посмотрела на враз притихшую попадью.

– Да что душой кривить, ведь так и было, – Глаша едва заметно кивнула, робко, нерешительно признав факт тщательно замалчиваемый, но шилом из мешка вылезающий и колющий глаза. Отец Дмитрий продолжил: – А вот сейчас Церковь действительно на подъеме. Новый патриарх…

– Вы о нем уже высказывались, может, супругу пощадите.

– Я не об этом. Вы слышали, что Кирилл постановил вернуться к практике домовых церквей и поквартирных треб? – она покачала головой. – Суть такова: поскольку русский народ как никогда нуждается в поддержании веры, но из-за невозможности вернуться в церкви, в самом деле, кто там их охранять будет, всякому, еще оставшемуся в живых священнику, следует объявить о себе и заново распределиться. Завести либо у себя на квартире, либо в дому где, не суть важно, церковь и там совершать утрени и вечерни, крестить и венчать….

– Как же это Булгакова напоминает, помните в «Собачьем сердце» Швондер со товарищи устраивали подобное? – он вздохнул.

– Ну как такое не вспомнить. К слову, домовых сект сейчас расплодилось невиданное количество, так что мера хоть и, скажем прямо, не больно хороша, но действительно, выхода другого нет. Эти приверженцы скорого апокалипсиса уже на каждом шагу, да вы сами прекрасно знаете.

Москва в последние дни превратилась в скопище самых разных людей, громадный приток беженцев, происшедший за последний месяц сделал свое дело: многие люди, попавшие в экстремальную ситуацию, не в силах найти утешение ни среди родных или близких, ни в закрытых церквах, шли к тем, кто давал хоть какое-то утешение – к дешевым шарлатанам и вымогателям. Отец Дмитрий тут же хмыкнул про себя: без двухтысячелетней истории, которая давала старым шарлатанам и вымогателям карт-бланш при выворачивании карманов прихожан взамен на deus ex machina. Так что свежеиспеченные проповедники плодились как грибы, требуя и обосновывая свои требования в соответствии со сдвигом собственной крыши. Церковь не могла остаться в стороне… этого денежного потока, да и вообще в стороне. Посему, не получив одобрение в верхах на открытие храмов, в поддержку своих новаций выступило с инициативой и выдвинуло боевой резерв – православные дружины. В кои-то веки им доверили дельную работу по охране общественного спокойствия и благочинности.

Как раз сегодня отец Дмитрий ходил узнать, что это, и как выглядит. Центральным штабом дружинников стал громадный дом на Остоженке, бывший Центр оперного пения Галины Вишневской, как раз за стенами Зачатьевского монастыря, буквально раздавив своей массой немногие сохранившиеся внутри церковные строения. В самом монастыре жили дружинники, прибывшие из захваченных живыми мертвецами мест, а в центре пения находилось что-то вроде приемной комиссии. Не без любопытства отец Дмитрий посетил и подивился на ее непростую работу, достойную отдельного описания.

То, что он увидел, поразило его до глубины души, он не знал, смеяться ему или плакать. Будучи в одеждах иерея, он сошел за своего, что дало батюшке возможность прохаживаться по кабинетам, наблюдая изнутри за жизнью православной дружины. Неофитов принимали с черного хода, видимо, парадный, с роскошной залой, служил для других приемов, строгие таблички указывали путь к достижению цели, он оканчивался просторным кабинетом на втором этаже. Желающих вступить в дружину оказалось порядочно, но что поразительно, отец Дмитрий редко встречал среди них здоровых молодых людей, все больше пенсионного возраста, порой и женщины. Дивясь этому, он заглянул внутрь, строгий иерей находившийся в кабинете, поинтересовался, из какого он отдела, батюшка незамедлительно уяснил, что тут мало кто с кем знаком, немедля представившись снабженцем, получил возможность наблюдать за процессом в подробностях.

В этом кабинете интересовались самым главным – вероисповеданием. Ежели поступающий был не крещен его раздевали до пояса, макали лицом в миску со святой водой, вводя в лоно Церкви, и выдавая белоснежную рубашку, сделанную в Китае, о чем можно было прочесть на разорванных упаковках, если правильно сложить бессмысленную и беспощадную кириллицу, сочиненную мастерами Поднебесной. Рубашка, к слову, была соткана из стопроцентной китайской крапивы, о чем имелась соответствующая надпись на воротнике: «ramie 100%». После чего всех отправляли в кабинет сто десять. Вот там как раз находился врач, кажется, единственное гражданское лицо на всем объекте. Врач спрашивал, как здоровье, и любопытствовал наличием медицинской карты. Если таковая имелась, он откладывал ее в сторону и спрашивал, требуются ли какие лекарства – «от головы, давления, печени, почек или еще чего». В соответствии со своими представлениями, посылал сестру, обычную монашку, но он уж так к ней обращался, в подсобку или сам доставал инсулин, но-шпу, валокордин, нитроглицерин, феназепам или что еще из коробок. Брали щедро, да и врач не скупился, отпуская лекарства охапками. Отец Дмитрий немедля сообразил, что жизнестойкий русский народ на самом деле приходит сюда вот за этим, за снадобьями, которые в обычной аптеке ни за какие деньги уже не достанешь. А тут всякий дружинник мог получать сколько душе угодно, да и не только это – через кабинет в сто тринадцатом выдавали талоны на питание, а так же продуктовые наборы. Так что новоиспеченные дружинники выходили из центра на Остоженке щедро загруженные всевозможными пакетами, обращая на себя внимание прохожих особенно беженцев, тех, что выделялись из толпы голодным взглядом.

Оружие сразу не выдавали, для этого надо было вернуться на следующий день и пройти инструктаж. На этот раз на территории монастыря, в одном из подвалов его устроили тир. Учили стрелять из Макаровых, целиться в голову, на все про все отводилось примерно час. Если за это время новобранец так и не смог попасть в ростовую фигуру вообще, его заставляли пересдавать до тех пор, пока не попадет, и только потом выдавали хромовую кобуру, значок в виде древнего христианского символа рыбы и повязку дружинника с червленым восьмиконечным крестом. После чего собирали в дружины, назначали районы или отправляли непосредственно в резиденцию патриарха. Уточнить общее число завербованных на текущее число отец Дмитрий не сумел: низшее звено не знало, а высшее могло знать всех работающих, с ним он старался не связываться, особенно, с тем архиереем, что уже дважды за все время подозрительно косился на него.