Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Как видишь, мы с тобой схожи, – тот усмехнулся невесело, кажется, и так все ясно, без лишних слов. – Да тут мы не одни, кто предпочел. Как видишь, народу остается порядком. Знаешь, что это мне напоминает?

– Без понятия. Мне кажется, в каждом городе найдется хотя бы несколько человек, кто не уйдет. Неважно, почему, просто не уйдет. А тут его никто насильно упрашивать не будет, напротив, спасибо скажут.

– Я говорил про Мологу. Был такой городок на пути Беломорканала. Когда строили, оказался на месте будущего Московского моря, ну, Рыбинского водохранилища. Всех конечно выселили, это же тридцатые, но вот тремстам удалось остаться.

– Удалось? – невольно спросил Тетерев.

– Приковали себя цепями к домам, колодцам, и так и ушли под воду. Раз в несколько лет Молога поднимается из воды… как Китеж какой, – он хотел еще что-то сказать, но передумал и промолчал. Тетерев вздохнул.

– Вот это теперь наш Китеж. Полагаю, ждать недолго осталось.

– Ты торопишься.

– Честно? Хотелось бы побыстрее.

– Почему? –Тетерев вздохнул.

– Да как тебе сказать. Старею, наверное. Стал слова нужные находить.

– Ну, знаешь, в твои годы…

– Да-да, ты мешки с цементом таскал. Дай договорить. Я вот тоже пример приведу. Сидел на цепи пес, всю жизнь сидел.

– Это уже притча. Ладно, молчу.

– Хорошо ли, плохо, неважно. Просто сидел, раз посадили, исполнял обязанности, раз предложили, жил пусть не впроголодь, но и не на сытое брюхо. И так жил, покуда ему не сбили цепь и не сказали: ты свободен, иди куда хочешь. Он вышел за ограду, где провел всю жизнь, сел на скамейку, закурил и долго сидел, глядя на открывшийся горизонт. И так никуда и не пошел. Потому как обратно проситься гордость не позволяет, а идти куда-то уже сил нет и желания. Так он сидел и сидел, покуда мог, уже ничего не охранял, в кои-то веки ощутил себя свободным от всего и всех, и все пытался понять, что же это значит. Сидел себе, курил, постигал свободу свою, от пищи отказывался. Покуда не сдох.

– Счастливый конец, – хмуро заметил Михалев. – Ты значит, так свою жизнь расписал. Странно, ничего не скажешь. Я думал…

– Знаешь, я тоже думал, что со мной хоть Вано останется, – неожиданно перебив, не менее неожиданно для себя вырвал из души частицу внутренней самости Тетерев. – Не могу я в Москву. Даже не потому, что в момент поймают, да что с того, поймают, ведь или шлепнут тут же или пошлют на баррикады.

– А тут какая-никакая свобода.

– Тут я сам могу выбрать свою смерть, – глухо ответил он. И перевел разговор: – Помнишь ту девчонку, что со мной была? Она все в толк не могла взять, что же это я ее бросаю. Верно подумала, будто я кого-то тут нашел. Или не хотела хозяина лишиться, да натурально хозяина… – он помолчал и затем прибавил: – Она ведь тоже несвободна. Тоже ищет, к кому бы пристроиться. От одного ушла, ко мне пришла.

– Все мы на поводке ходим, – неожиданно заявил Михалев. – Просто у одного он длиннее, у другого короче, у кого длиннее, тому сложно понять меру своей несвободы. Но несвободы в любом случае. Да ведь что значит быть абсолютно свободным? – без дома, без семьи, без друзей, – перекати-поле. Ты к этому так стремился? Впрочем, ты перекати-поле и есть.

– Я просто хотел умереть сам. Выбрать свою смерть.

– Ты думаешь переиграть бога?

– Я ничего не думаю. Я уже выбрал.

– Полагаю господь еще ничего не решил.

– А ты, оказывается, стал верующим. Чем ты занимался, после того, как из ментовки ушел?

– Собой. С сентября в пожизненном отпуске. А до того мебель собирал.

– Спасибо, не гробы.

– Ну кому они сейчас, – оба засмеялись невеселой шутке и двинулись в сторону Скобелевской, обратно к СИЗО. – А ты оттуда?

– Все ты про меня знаешь.

– Да нет, просто подумал, раз тут оказался, значит…

Мимо прогромыхали БМП, заглушив последние слова Михалева. Толпа спешила втиснуться во все еще отворенное окно, впрочем, на сей раз народу было столь много, что его не закрывали часов шесть. За это время оба успели добраться до СИЗО и расквартировавшись на новых местах, лицезреть последних уходящих в окно. В изоляторе стало пустынно, кажется, вовсе никого не осталось. Бросив вещи, оба снова вышли на улицу, разглядывая стихший анклав.

Бутово разом превратилось из перенаселенного подмосковного поселка, захлестываемого беженцами, в пустыню, словно по ней мор прошел. Ор и вопли утихли, на опустевшие здания навалилась ватная, тупая тишь. Дома стали черными, света не было нигде; действительно, на сей раз решили уйти все. Хотя верилось в это с трудом.

Тетерев огляделся по сторонам. Еще совсем недавно, несколько часов назад, Бутово кипело, точно позабытый на огне котелок. Кого тут только не было, из каких только мест, казалось, в этом поселке суждено собраться всем возможным личностям, самых разных наций и слоев разноликой цивилизации, спешащий на свой «Титаник». Палаточные городки, прежде занимавшие каждый свободный пятачок земли, исчезли, оставив после себя лишь зловоние да груды мусора. Дома опустели, распахнутые настежь двери и окна говорили о спешности бегства, и о том, что никто не придет назад.

Еще утром в поселок входили беженцы, пытались обустроиться, прекрасно понимая, что все это временно, в любом случае, что бы ни произошло. Еще утром они искали себе пристанище не зная, на какой срок задержатся тут, прежде чем попадут в свой долгожданный «Титаник». Они не спорили, не ссорились, большею частью лишь ожидая у блокпостов или пытаясь преодолеть «пятое кольцо» своими способами, подкопами или нахрапом, наездом. Они бродили по улицам, гадили в подворотнях, спорили и ругались в очередях за хлебом и водой; местные, казалось, уже привыкли к неизбежности их появления и смирились с их все возраставшим количеством, коему казалось, конца не будет. Но когда ворота открылись, оказались вскрыты, в нынешний, последний раз, уйти решили все. Местные и прежде уходили с беженцами, но всегда мало, а иногда и вовсе возвращались назад, словно еще надеялись на что-то. Сейчас же этим надеждам, всем надеждам разом, внезапно пришел конец. Были ли причиной слухи о волне зомби, движущейся с Орла или о бегстве армии, или о неудаче под Подольском, а может, все это в кошмарной своей совокупности, но вся человеческая масса, скопившаяся тут, внезапно пришла в движение, точно заранее подготовившись именно к этому дню. Остались единицы, те, кто хотел показать себя, те, кому некуда и незачем было уходить. Кому, не столь важно стало место своей гибели или кто действительно, как он, хотел выбрать место и время своей смерти.

И Тетерев в нетерпении, уже явственном, вглядывался в пустое шоссе, ожидая прибытия. Как ни странно, оно запаздывало. Сгустилась темень, на улицах ни зги, хоть глаза выколи. И непроницаемая тишь. Вдвоем они долго, до самой ночи, бродили по поселку, сжимая пока что бесполезное оружие. Наткнулись на санитаров, спешно бросавших найденные трупы в грузовик и увозившие куда-то в сторону города, на мародеров, решивших остаться, несмотря ни на что, благо, их никто не трогал. На милицию, прочесывающую в полной экипировке окраины Южного Бутова, непонятно, кого или что ищущую: не то мертвых, не то живых, не то тоже решившую прибрать остатки былой роскоши в свои загребущие ручки. Никто не обращал на Михалева и его бывшего подследственного никакого внимания, старались не обращать внимания на окружающих и они.