Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

Непонятно зачем, но он «обещал подумать». А на следующий день уже не нашел поста вовсе. Вернее, не смог пробраться до места его расположения, уже другие люди объяснили, мол ночью шел бой и сами понимаете, зомби чертовы очнулись от спячки и так и прут, никак не остановишь. А они вроде бы отошли, куда именно, трудно сказать, сейчас у нас неразбериха. Может, вы тоже присоединитесь, нам людей стало не хватать. Многие бегут из города, но вы, ведь патриот, не так ли?

Ответить ему было нечего. Валентин сжег бак, выискивая нужный блокпост, покуда случайно не наткнулся на него, на железнодорожном мосту через Которосль. Из команды осталось всего двое, муж и жена, жена по-прежнему руководила добровольцами, пускай другими всего двумя, по-прежнему пыталась отпускать шуточки. Но только белые губы выдавали волнение, таящееся под завесой суровой молчаливости.

– НПЗ и ТЭЦ-2 еле держатся, – наконец, заметил муж, не выдержал. – Если возьмут, всем кранты. Нечего будет подвозить оставшейся ТЭЦ-1. Туда всю милицию послали и ребят, что помоложе. Но больно шибко прут. Больно шибко, – повторил он, потирая лоб. Жена шикнула на него, он только головой качнул.

– Да какие из ментов защитники, сами посудите, – неожиданно взвилась, не выдержав жена, – Мать родную продадут, так что мы уж сами как-нибудь, сами. Мы у них вроде заградотрядов будем. И пусть попробуют бежать. Пусть только попробуют, я ж в их буду по ногам стрелять, чтоб хоть немножко помучались.

Муж теперь уже шикнул на нее, они сцепились в едва слышной, шепотной сваре. Тихоновецкий оставил их, перебрался через мост, побродил по территории. Милиции не было видно, но добровольцы, а то и просто люди с оружием, появлялись повсюду; дважды у него спросили, к какому отряду он принадлежит, и почему произвольно меняет диспозицию – Валентин, поняв, что лучше не спорить и не прикидываться совсем уж гражданским, отвечал, с отряда номер такой-то, на железнодорожном мосту. Он попытался выяснить, как ситуация в центре, куда по-прежнему проезда не было из-за внутренних войск, отвечали неохотно и матерно, всякий раз добавляя, что если мэр попытается уйти, то дороги ему не будет.

– А вертолеты больше не летают, – заметил один из вооружившихся, – солярки уже нет. С бронетехникой решили не связываться, толку-то, все равно армия сбежала. Так что на танке мэр только выступать может, как Ельцин в свое время. Все в Москву шлют, заразы, – ругнулся он как-то беззлобно, понимая, что сейчас все мысли и его и всех ярославцев прикованы в том числе к столице.

– А я туда ни ногой, что бы тут ни случилось, – отрезал его коллега.

– Ты хочешь сказать, «когда».

– Да по барабану.

– Город все равно падет.

– А ваша крысоловка, не падет, думаешь. Теперь, когда армия вышла из игры, надеяться можно на себя и на свой автомат.

– Знаешь, зря я тебя тогда из газовой плиты вытащил, – зло ответил его приятель. Тихоновецкий, осторожно снимавший весь разговор на мобильный, как это делал почти постоянно, во время своих путешествий по городу, вздрогнул и отошел на шаг, не желая мешать, но и продолжая снимать. – Ты бы хоть сейчас не мучался и других не изводил.

Они посмотрели друг на друга с неприкрытой яростью, бушевавшей в глазах, но затем резко замолчали и ушли. Тихоновецкий выключил камеру, и пошел к автомобилю. Пока он отсутствовал, у него слили бензин, и поперли дворники, так что пришлось тащить свою колымагу до ближайшей работающей заправки и закачивать восьмидесятый по новой. Домой Валентин прибыл только вечером. В голову пришла мысль попутно объехать посты ДПС, и отделения милиции, но и там и там его встречала пустота. Власть в городе фактически перешла в руки горожан, последний жест мэра, неожиданно прозревшего и понявшего, чего он стоит без собственного народа, и на что может рассчитывать, если не договорится полюбовно.

Тьма подкралась незаметно, а с нею и постреливание, постепенно превратившееся в канонаду, в тот фон, на котором привычно было засыпать последние дни.

Милиция продержалась на позициях два дня. За это время в город полностью прекратилась подача углеводородов по трубопроводам, ночные отключения света стали нормой. Обе еще работающие ТЭЦ потихоньку сокращали выработку энергии и тепла. Наконец, когда стало понятно, что нефтепровод опустел, и больше городу в ближайшее время не перепадет ни капли, правоохранители оставили свои посты. Впрочем, назад их не пустили, впервые за свою историю, части МВД оказались в роли штрафбатов, вынужденных защищать свою позицию, с одной стороны стиснутые врагом, с другой, заградотрядами. В той роли, что прежде НКВД отводил как раз тем, кто стоял за спиной нынешних его потомков, не давая оставить территорию врагу, заставляя держаться до последнего.

Первой пала ТЭЦ-1, что на Полушкиной роще. Не то диверсия, не то еще что – но взрывы в одном из водогрейных котлов повредили корпуса и в итоге привели к цепной реакции – остановились сразу все мощности. Центр города оказался обесточен, восстанавливать самую старую в городе ТЭЦ в таких условиях было невозможно, два дня ушло на переброску мощностей с оставшихся электроцентралей. А затем уже милиция вынуждена была оставить ТЭЦ-2. Ее держали сколько смогли, но через сутки поредевшие отряды вынуждено отступили за Которосль, прикрывая только Московский проспект, по которому в сторону столицы катились и катились волны спасавшихся бегством. Пятнадцатого числа уже мэр попытался сам выбраться в Москву на своей бронетехнике, – ему удалось добраться только до моста через реку, там его встретил шквальный огонь добровольцев. Сражение продолжалось около пяти часов, после наступила тишина – мэр давно был убит. Воюющие стороны прекратили стрелять, только когда до добровольцев сумели докричаться и сообщить о ликвидации причины. Внутренним войскам позволили уйти в сторону Москвы, однако, часть осталась в помощь отрядам самообороны, что было воспринято без удивления или ненависти: как только градоначальника убили, делить оказалось нечего.

А в городе ситуация накалялась с каждым часом. Горячая вода больше не поступала в дома, электричеством снабжалась лишь половина города и то на срок в шесть часов. Бегство достигло критических масштабов, уходили уже и пешком, бросая все; в пригородах начались грабежи и мародерство, в Ярославле люди пока еще сдерживались, или их сдерживали добровольцы, трудно сказать. Хаос еще не наступил на горло цивилизации, потому уход из города не сопровождался погромами и стрельбой. Возможно, только пока. Многие спешили оставить город, понимая, что это «пока» скорее всего, не продлится долго. До тех пор, покуда не уйдут сами добровольцы, чьи посты редели с каждым днем. В спасение Ярославля, кажется, не верили даже те, кто оставался, оставался несмотря ни на что.