Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

Отец Дмитрий, тяжело дыша, вбежал на терраску, едва не столкнувшись с Маринкиной теткой. Следом, так и не запыхавшись, вошел лейтенант. И, разом оценив обстановку, отодвинул отца Дмитрия.

– Что… что это? – прохрипела Алла Ивановна, отодвигаясь ближе к двери, сталкиваясь с лейтенантом и шарахнувшись уже от него.

В комнате находилось трое. Людей? – вот этот вопрос и не мог постичь разум батюшки. На продавленных пружинных кроватях, с грязными простынями, сидели отец и мать Маринки. Уперевши пустые взгляды в распахнутую дверь, они безучастно наблюдали за происходящим на терраске. Казалось, никого не замечая, никем и ничем не интересуясь. Отец девочки, столь ненавистный Алле Ивановне, Алексей, которого похоронили только вчера, был в том самом сером костюме и несуразном красном галстуке – единственном, нашедшемся в его вещах. Яркое пятно галстука, не контрастировало, но сочеталось с пятном его губ, по которым медленно сочилась кровь, стекая на серый до синюшности подбородок, капая на ворот пиджака, на полосатую рубашку.

Мать, ушедшая в мир иной тремя годами ранее, сохранилась куда хуже. Гроб тогда выбрали самый дешевый, трухлявый, так что за время проведенное в глинистой тугой земле, она успела зачервиветь. И сейчас с почерневшим, провалившимся лицом, повернутым к двери, бессмысленно смотрела на ворвавшихся в ее дом, засохшими глазницами, веки которых, не сомкнувшиеся и при смерти, ныне окончательно лишились способности к движению.

Она сидела и медленно покачивалась из стороны в сторону. Хрипела что-то: сродни не то детской песенки, не то кабацкой. И по ее подбородку текла медленно запекаясь, неправдоподобно алая кровь. Пятнала подол короткого темно-вишневого платья в мелкий цветочек, капала на пол, к лежавшей подле нее Маринке. Совсем рядом, у самых ног.

Отец Дмитрий сделал еще один шаг. Маринка, казалось, спала, – но на шее и плечах ее виднелись многочисленные укусы, оставленные теми, кого она именовала папой и мамой – а в том, что именно они кусали свою дочь, пока она не упала, бесчувственная, обессилев от боли, отец Дмитрий ни секунды не сомневался. Вот и сейчас, несмотря на дикость обстановки, несмотря на полный сумбур, царивший в голове, он решил вынести Маринку, отобрать ее у тех, кто даже после смерти не приносил ей покоя и как можно скорее показать врачу.

Ему показалось, или его трясли за плечо. Он обернулся. Лейтенант. К изумлению отца Дмитрия в руке у него вороненой сталью посверкивал пистолет Макарова с удлиненным магазином.

– Немедленно отойдите, – хрипло произнес молодой человек, стараясь отпихнуть батюшку. – Я вам пытался сказать, вы же не хотели слушать. Ну так: посмотрели и вон из комнаты.

– Я не понимаю… они же.

– Мертвы, – холодно бросил лейтенант, спуская предохранитель и передергивая затвор. – А теперь все живо вон из дома. Все, я сказал!

Его голос разом окреп, обретя непривычную прежде четкость и резкость, зазвенел металлом, Отец Дмитрий неожиданно для себя стал бормотать отходную молитву, словно надеясь, что эти слова, обращенные к Вседержителю, немедленно возымеют действие – он очнется от морока и увидит, нечто иное. Настоящее.

Алла Ивановна не стала дожидаться второго раза, выбежала на крыльцо. Но спускаться не стала.

Едва встал с кровати Алексей, как и его жена немедленно прекратила качаться и тоже поднялась – не с первой попытки, но все же поднялась. И тоже пошла на стоявших в дверях священника и службиста. Она, словно, будучи более сведуща в делах потусторонних, нежели молчаливый супруг ее, радостно зашипела, и пыталась изобразить на лице улыбку, вот только недвижные мускулы порвались от напряжения. Отца Дмитрия передернуло.

Лейтенант тщательно прицелился, придерживая пистолет левой рукой для надежности, направил дуло в голову Маринкиного отца.

– Что же вы… – точно в забытьи бормотал отец Дмитрий. Он попытался сбить прицел, указательный палец, лежащий на спусковом крючке дернулся, и первая пуля вошла в грудь Алексея.

Лейтенант резко развернулся.

– Я сказал… пшел вон отсюда! – рявкнул он, для наглядности сопровождая свои слова действием – схватил батюшку за ворот рясы и рванул назад. Отец Дмитрий здорово хрястнулся спиной о раму. Стекла зазвенели по всей террасе, но, как ни странно, ни одно не разбилось.

У батюшки перехватило дыхание. Не смотреть он был не в силах, словно в том была его епитимья – не пропустить ни единого мгновения из развернувшейся перед глазами невыносимой сцены.

Лейтенант снова нацелился, но в это время на него набросилась мать Маринки, как-то в одно мгновение собравшись, и пружиной преодолев разделяющие их два-три шага. Молодой человек отшвырнул ее в угол, она споткнулась о Маринкино тело и рухнула на кровать, стукнувшись головой о металл спинки. Кость черепа хрустнула, однако, это не помешало ей немедленно подняться – словно ничего и не случилось.

Лейтенант поднял пистолет – Алексей замешкался, неловко поднял руки, точно пытаясь обнять молодого человека – и в это же мгновение, когда до службиста оставался последний шаг, пуля, вошедшая в голову, остановила его продвижение. И только затем, запоздав на секунду-другую, отец Дмитрий услышал резко бухнувший в шоркающей тишине комнаты выстрел, заставивший его содрогнуться всем телом.

Лейтенант посторонился – тело отца грузно упало на пол лицом вниз. Он перевел оружие на поднявшуюся мать Маринки. Новый выстрел, батюшку снова пронзило током, три года как мертвая женщина в темном платье в цветочек медленно сложилась у кровати, рядом с Маринкой.

Которая неожиданно стала подниматься – с знакомым уже булькающим звуком. Отца Дмитрия заколотило – он понял, что свершилось непоправимое, что невозможное оказалось возможным, что сейчас это невозможное будет исправлено лейтенантом, как кажется, раз и навсегда. Он закричал истово: «Марина!», закричал так, как не кричал никогда в жизни. Лейтенант невольно обернулся на его крик. Марина поднялась – ее ничего уже не выражавшее лицо растянулось в знакомой улыбке, она ощерилась, словно дикая кошка – и бросилась на молодого человека. Вцепилась ему в руку, он уронил пистолет. Что есть силы, ударил ее ногой в пах, затем еще раз в живот, еще – в грудь. Выругавшись матерно, он с перекошенным от злости, охваченным невыразимым отчаянием лицом, поднял пистолет, переложил в левую руку и выстрелил.

Пуля прошла мимо. Он прицелился, нагнулся, почти приставив к лицу Маринки пистолет, и выстелил снова. Девочка упала на пол. Лейтенант еще раз поднес Макаров и снова нажал на крючок. И еще раз, никак не в силах успокоиться. А затем бросил пистолет на пол и обернулся.

– Довольны, святой отец?! – вскрикнул он, в голосе слышалось такое отчаяние, что отец Дмитрий стал медленно подниматься, пытаясь подойти к молодому человеку и что-то сказать… что, он и сам не знал, но сказать, объяснить….