Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

Причащение проходило по новому, страшному канону. После исповедования, отец Дмитрий, видя, что умирающий не может протянуть более, сразу начинал читать канон на исход души. И родственники умирающего, присутствующие при чтении катехизиса, в меру умения своего старающиеся помогать причастнику словом, мало обращали внимания на милиционера в форме, скромно сидевшего в углу комнаты, дожидающегося своего часа. Если час наступал скорее, нежели того бы хотелось, батюшка приказывал всем удалиться. Аскер поднимался с места, стрелял умирающему в лоб, и снова опускался на стул, а батюшка завершал молитвы – теперь уже по усопшему окончательно. Пока он занимался этим, Аскер звонил в крематорий. После чего оба уходили – и странным было тогда ощущение тяжести Святых Даров, носимых батюшкой на груди.

На улице они большею частью молчали – Магомедов пристально вглядывался в редких прохожих, иногда останавливая словом шедшего к ним, неважно, был ли то смертельно пьяный или согбенный старик, он довольно бесцеремонно приказывал посторониться. В случае молчания, шел вперед, разбираться. Иногда за сим следовал выстрел. Отец Дмитрий привычно уже вздрагивал.

– Обращенный, – обычно говорил лейтенант, – таких трудно стало отличить.

И шел далее, вынимая телефон и докладывая.

Поселок к четвертому числу будто бы вымер. Впрочем, так оно и вышло. Более двух третей его населения уже покинуло пределы места прописки, большая часть не значилась в списках живых. Магазины пустели, товары никто не рисковал завозить. Почта не доставлялась, закрылась и библиотека и поликлиника – позабыв о клятве Гиппократа, из поселка сбежал весь медперсонал. Начались перебои с электричеством, отключился телефон – это уже деяния рук мародеров, не то местных, не то бродящих из поселка к поселку групп, ищущих, чем еще можно поживиться в заброшенных домах, в покинутых деревнях.

Жители бежали, но не только и не обязательно из поселка. Бежали в себя. Кто-то кончал жизнь самоубийством, не видя в ее продолжении ни малейшего смысла, кто-то написался ежедневно вусмерть, дабы хоть так отогнать мысли о бродящих и днем и ночью перед домом восставших мертвецах. Иные от затворничества и перенапряжения, и конечно, водки, сходили с ума, иногда их забирала скорая, бегавших с каким-то оружием, чаще лопатой или топором по улицам, и грозящимся всем встречным смертью. Подростки уже сплачивались в стаи, и бродя минимум по дюжине человек, вооруженные ножами и кастетами, к вечеру так же напивались пивом и горланили тюремные песни. Милиция их не трогала, подростки чувствовали это и наглели с каждым днем. Впрочем, нельзя не признать за ними определенной пользы – такие банды по ночам охотнее милиции и внутренних войск вступали в неравные схватки с зомби. После дневных и вечерних приключений, ночная охота была для них верхом геройства.

Священника они пока не трогали. Возможно, потому, что рядом с ним всегда был милиционер. Эта шпана знала Магомедова и побаивалась его. Скорее всего, именно поэтому Аскера и приставили к отцу Дмитрию. Ведь своих умения Аскер не раз показывал батюшке, особенно ярко в четверг, ближе к вечеру, когда они завершали свой привычный обход и возвращались домой. Тогда на них напало четверо живых мертвецов. И Аскер, не успевший выхватить оружие, все равно справился с ними. И лишь затем методично достреливал поверженных. Заставляя отца Дмитрия вздрагивать при каждом выстреле.

Хотя к последним он уже привык и стерпелся. Стреляли в поселке постоянно, начиная с вторника, когда прибывшие сотрудники ФСБ впервые начали выявлять живых мертвецов – и когда погибла Маринка. Мертвецы не думали сдавать позиции. Война была равной – и в этом состояла кошмарная ее сущность. Ведь мертвые порождали новых мертвых, обращая в свою веру живых, и конца-края тому не виделось.

И еще все ждали прихода Константина. Казалось, и мертвые тоже ожидали. По-своему – в ночь перед его появлением они исчезли с улиц, будто и не было их никогда. Шпана почувствовала некое облегчение и выкатилась во дворы да закоулки, гуляли до позднего вечера, мало обращая внимания на комендантский час. Территория поселка за три дня боев оказалась просто огромной в сравнении с тем, что была прежде – настолько уменьшилось число жителей. Многие из тех, кто решил остаться, меняли место проживания – поближе к милиции и расквартированной роте внутренних войск. В пятницу обещали подкрепление солдатами. Настроение повысилось, потому и шпана гуляла, а народ тихонько праздновал будущее освобождение, сидя по углам, стараясь не высовываться на крики, вопли, истошные визги, ругань и неизменную пальбу, – звуки, ставшие своеобразным атрибутом ночи.

Официально о вводе роты регулярной армии в поселок ничего не сообщалось, по телевизору сообщили лишь «об армейской операции по освобождению крупных городов и поселков от нашествия живых мертвецов, которая раз и навсегда положит конец случившемуся». Слово катастрофа ни разу не было помянуто, ведущие новостных каналов щадили народ, не делали далеко идущих выводов и не считали потери. Отец Дмитрий попытался посчитать, сколько выходило по его данным, долго сидел с телефоном в своей комнате, а когда вышел в кухню, одним видом своим напугал до полусмерти матушку – лицо его было черным, а руки мелко тряслись. Впрочем, супруге он ничего не сказал, несмотря на все ее просьбы. «Многие знания, многие скорби», – ответил он только и сел ужинать.

После ужина стали готовиться к Константину. Пришел помогать и Магомедов – у него было ночное дежурство в церкви. Странно все же, как они сошлись за последние дни, казалось, они знакомы целую вечность.

– Мародеров много у нас развелось, не дай бог, полезут еще и туда, – сказал он. – Церковь ведь на честном слове держится, только сторож, и все.

– Мне казалось, вы мусульманин, – наконец, произнес он. Магомедов покачал головой. – А почему так, вы же из Азербайджана?

– Я из советской семьи, – улыбнулся Аскер. – У нас не принято было, сами помните. Другое дело, новые власти воспитывали общество в традициях ислама, как ваши в традициях православия.

– Основополагающая религия, – словно пытаясь извиняться, ответил отец Дмитрий. – Да и последнее время много народу уверовало и хотело бы сохранить эту уверенность, переросшую в веру, в себе. Для того мы и служим, чтобы вера в Отца нашего небесного не прерывалась и не…

– Осторожнее, пальцы! Я знаю, отец Дмитрий, я здесь уже четыре года живу, два учился, два служу. И понимаете, как бы вам объяснить… уверовал. Я давно вас просить хотел.

– О чем же? – отец Дмитрий едва сам не произнес за Аскера слова.

– Я… понимаете, я креститься хотел, – Магомедов улыбнулся несмело. – Не то место такое, не то люди. Словом, я пока тут служу…