Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Ничего не могу сказать, сэр. У меня нет свидетельств, позволяющих выдвинуть такие обвинения. Но на всякий случай держу взвод Геслера и несколько других в арьергарде колонны.

Кулак хмыкнул: — Тревожная новость, капитан. Не доверяете собственным солдатам. А я в первый раз обо всем слышу. Вы решили разобраться с сержантом напрямую?

Они дошагали до края лагеря. Дальше простиралась ломаная линия холмов; справа темнел Ватарский лес.

Кенеб кивнул и вздохнул, слыша вопрос Гамета. — А они, Кулак, в свою очередь не доверяют мне. Ходит слух по роте… будто я бросил прежних своих солдат во время мятежа.

«Так и было, Кенеб?» Гамет промолчал.

Но, кажется, капитан все же услышал безмолвный вопрос. — Нет, хотя не смею отрицать, что некоторые мои решения ставят под сомнение мою верность империи.

— Вам лучше объяснить, Кенеб, — спокойно сказал Гамет.

— При мне была семья. Я старался ее спасти, и все остальное перестало иметь значение. Сэр, целые роты переметнулись к мятежникам. Вы не знали, кому верить. Как оказалось, мой командир…

— Ни слова больше, капитан. Я передумал. Не желаю знать. Ваша семья? Вы сумели ее спасти?

— Да, сэр. При своевременной помощи одного изгнанного Сжигателя Мостов…

— Кого, ради Худа?

— Капрала Калама, сэр.

— Он здесь? На Семиградье?

— Был. Думаю, пробирался к Императрице. Насколько я сумел понять, были некоторые вопросы между ними двоими… неулаженные…

— И кто еще это знает?

— Никто, сэр. Слышал я историю, будто Сжигателей стерли. Но скажу вам, Калама среди них не было. Он был здесь, сэр. А где он сейчас, наверное, одна Императрица знает.

В траве шагах в двадцати что-то пошевелилось. «Пес. Худ знает, что он задумал». — Ладно, капитан. Так и держите Геслера в арьергарде. Но однажды, перед боем, его придется испытать — хочу знать, можно ли ему довериться.

— Да, сэр.

— Ваш пес вон там блуждает.

— Знаю. Каждую ночь. Как будто кого-то ищет. Колтейна? Ищет Колтейна. Прямо сердце разрывается, сэр.

— Что же, если это правда, капитан, если пес ищет Колтейна… признаюсь, что удивлен.

— О чем вы, сэр?

— Потому что ублюдок здесь. Вы должны быть слепым, тупым и глухим, чтобы его не замечать, капитан. Спокойной ночи. — Он отвернулся и пошел прочь, ощущая желание плюнуть, однако зная: от горечи во рту так легко не избавишься.

Огонь давно погас. Завернувшийся в плащ Смычок сидел, рассеянно смотря на слоистую золу — все, что осталось от кучи кизяка. Рядом лежала шелудивая хенгезская собачонка, которую Правд называл Мошкой. Кость, которую глодала эта тварь, была больше нее самой; будь у кости зубы и аппетит, сегодня ужинала бы она.

Довольная компания, словно в насмешку над этой ночью. По сторонам замерли укрывшиеся одеялами солдаты его взвода. Они слишком утомились, чтобы напиваться — копали ямы для дозоров, потом в них сидели; набитые животы быстро утянули солдат в сон. К лучшему, подумал он; окажутся среди немногих избавленных от мук похмелья. Даже Каракатица, привыкший просыпаться раньше всех, еще дремлет. А может, глаза у него открыты — лежит за остатками костра и глядит в небо.

Не имеет значения. Одиночество Смычка не исцелить компанией — по крайней мере, той, какую он может найти здесь. Да и нынешние мысли ему не захочется делить с другими.

Они плюются пылью с начал похода. Не место для морпехов, кроме тех случаев, когда по пятам армии идет сильный враг. Сейчас явно не то. Нет, Кенеб их наказывает, вот только непонятно за что. Даже лейтенант, как-то ухитрившийся избежать непосредственного командования своими взводами, плохо понимает мотивы капитана. Хотя и вполне доволен. Но ведь как Раналу завоевать звездную репутацию, если его солдаты глотают пыль всей Четырнадцатой Армии?

«И мне какое дело, черт побери?»

Ночной воздух пахнет желчью, словно сама Полиэль прошла по лагерю. Внезапное приобретение трех тысяч опытных воинов подняло дух Четырнадцатой. Смычок надеялся, что больше дурных знамений не случится.

«Ладно, ладно, давай все обдумаем. У армии появился шанс. Теперь ей не нужны ублюдки вроде меня. И чего мне захотелось возвращаться в Рараку? Ненавижу тот, первый раз. Я уже не прежний юнец с разинутым ртом. Думал, что-то поймаю в святой пустыне? Что именно? Потерянные годы? Дерзость и напор, эти дары юности? Они принадлежат солдатам вроде Улыбы и Корика, Бутыла и Тарра. Я иду ради мести? Но она уже не наполняет желудок — видит Худ, ничего уже меня не трогает. Ни месть. Ни честь. Ни даже дружба. Проклятие, Калам, ты должен был меня отговорить. Прямо там, в Малазе. Нужно было назвать меня в лицо дураком».

Появилась овчарка Геслера.

Мошка зарычала. Большой зверь помедлил, нюхая воздух, и уселся в нескольких шагах. Комнатная собачонка вернулась к кости.

— Выходи, Геслер, — пробормотал Смычок.

Сержант показался с кувшином в руке. Сел напротив, оглядел кувшин и отбросил с возгласом недовольства. — Не могу больше пить. Ни я, ни Буян с Правдом. Мы прокляты.

— Я знаю худшие проклятия, — буркнул Смычок.

— Ну, я тоже, хотя… Что по-настоящему плохо: спать не могу. Никто из нас. Мы были при переправе через Ватар — туда и привели «Силанду», поджидать Собачью Упряжку. Там мне крепко нос разбили. Черт, я удивился. Короче говоря, я не хотел снова здесь побывать. После того, что случилось.

Они помолчали.

— Думаешь сбежать, Скрип? Я прав?

Смычок скривился.

Геслер спокойно кивнул: — Плохо, когда их теряешь. Ну, друзей. Приходится гадать, почему ты еще здесь, почему треклятый костяной мешок продолжает жить. И сбегаешь. А потом? Ничего потом. Ты не здесь, но там, где оказался. От себя не сбежишь.

Смычок морщился. — А от меня ожидают чего иного? Слушай. Дело не только в Сжигателях. Дело в солдатской жизни. Когда все повторяется. Я понял, что даже в первый раз не радовался. Приходит время, Гес, когда у тебя не остается правильного места и правильного дела.

— Может быть, но я такого еще не ощутил. Вопрос в том, в чем ты хорош. Ничего другого, Скрип. Ты уже не хочешь быть солдатом. Чудно, но чем тогда займешься?

— Когда-то я учился на каменщика…

— Ученикам бывает по десять лет, Скрипач. Они не такие костлявые развалины, как ты. Слушай, у солдата есть лишь одно дело — солдатчина. Хочешь закончить? Что ж, впереди битва. Будет много возможностей. Бросайся на меч — и готово. — Геслер помедлил, наставил на Смычка палец. — Но ведь не в том проблема, да? У тебя теперь взвод, ты отвечаешь. Вот что тебе не по нраву, вот от чего ты задумал сбежать.

Смычок встал: — Давай нянчи пса, Геслер, — и ушел в темноту.

Трава мочила ноги, пока он шел мимо дозоров. Раздался приглушенный окрик, он ответил и оказался снаружи. Над головой звезды начали уходить — близился рассвет. Бабочки-плащовки тучами вились над лесистыми холмами Ватара; иногда среди них пролетали ризаны, и бабочки словно взрывались, только чтобы снова сбиться в кучу.