Стивен Эриксон - Дом Цепей

Карса подозревал, что, подобно ему самому, Леомен тянет время. Рараку ждет их. Может, только их. Священная Пустыня таит дар, но лишь немногие способны его распознать, тем более принять. Этот дар вначале является незримо, незаметно, он слишком стар, чтобы облекаться словами, слишком бесформен, чтобы ухватить его рукой, словно меч.

Тоблакай, бывший прежде воином покрытых лесами гор, научился любить эту пустыню. Бесконечные оттенки пламени, окрасившие песок и камни, растения с острыми иглами и множество тварей, ползущих, скачущих и летящих на бесшумных крыльях по воздуху ночи. Он полюбил голодную злобность этих тварей, танцы охотника и жертвы, постоянно меняющихся ролями. Вечные циклы, записанные на песке и под камнями. И пустыня, в свою очередь, переделала Карсу, затемнила кожу, сделала тугими и жилистыми мускулы, заставила глаза сжиматься в щелки.

Леомен много рассказывал об этом месте, тайну которого знают лишь истинные обитатели. Кольцо руин городов, все имеют гавани; лигу за лигой тянутся старые пляжи и обрывы. Ракушки стали твердыми как камень и ветер заунывно, похоронно стонет в них — Леомен сделал ему подарок, кожаную куртку с прикрепленными раковинами, доспех, стонущий на бесконечном, вечно-сухом ветру. Среди пустошей есть скрытые родники, гробницы и пещеры, в которых прославляли древних морских богов. Дальние низины, которые раз в несколько лет очищаются от песка, являя взорам длинные и высокие корабли из окаменевшего, покрытого резьбой дерева. Давно мертвый флот, показывающийся очам звезд, только чтобы быть снова засыпанным на рассвете. В других местах, обычно сразу за обрывами берегов, позабытые мореходы разместили кладбища; выдолбленные кедры хранят покойников, ставших камнями, когда ими завладела неумолимая сила Рараку.

Слои за бесчисленными слоями тайн обнажает ветер. Острые утесы стоят как подножия тронов, на них можно найти скелеты гигантских чудищ. Пни вырубленных лесов, показывающие, что деревья здесь были не хуже оставленных Карсой на родине. Колонны оснований пирсов и доков, якорные камни и распахнутые пасти оловянных шахт, рудники кварца и прямые как стрелы дороги, деревья, растущие только под землей — масса корней тянется на лиги. Из такого железного дерева вытесан новый меч Карсы (старый кровомеч давно треснул).

Рараку познала откровение Апокалипсиса первой, тысячелетия назад, и Тоблакай гадал, вправду ли она приветствует его возвращение. Богиня Ша'ик бродит по пустыне, безумно ревя от гнева и поднимая ветры на границах — но Карса не понимал, к чему ей такие проявления. Это холодная беспричинная ярость — или дикарские, необузданные доводы?

Не воюет ли Богиня с пустыней?

А далеко на юге от чреватой предательством страны готовится выступить армия малазан.

Подойдя к сердцу рощи — туда, где низкий алтарь из плоских камней господствовал над небольшой поляной — он увидел изящную длинноволосую женщину, усевшуюся на алтарь, словно на скамейку в каком-то заброшенном саду. На коленях у нее лежала книга со знакомым взору Тоблакая потрескавшимся переплетом.

Женщина сказала, не оборачиваясь: — Я нашла здесь твои следы, Тоблакай.

— А я твои, Избранная.

— Я прихожу сюда удивляться, — сказала она и повернулась на алтаре, сев к нему лицом.

— Я тоже.

— Сможешь догадаться, чему я удивляюсь?

— Нет.

Почти пропавшие рубчики от укусов кровомух становились видны, когда она улыбалась. — Дар богини, — улыбка стала натянутой, — предлагает лишь разрушение.

Он отвел глаза, посмотрел на деревья. — Роща будет сопротивляться пути Рараку, — пророкотал он. — Это камень. А камень держится стойко.

— Но не вечно, — шепнула она. Улыбка угасла. — Однако во мне осталось нечто, желающее… творить.

— Сделай ребенка.

Смех казался всхлипом. — Ох ты, громадный дурень Тоблакай. Нужно почаще тебя приглашать.

— Почему же не зовешь?

Она провела маленькой рукой по книге. — Дриджна была автором, талант которого плохо развился — и это еще слабо сказано. Боюсь, в ее томе нет ничего, кроме костей. Одержимость забиранием жизни, уничтожением порядка. Но ни разу не предлагает она ничего взамен. Нет возрождения среди пепла ее видений, и это печально. А ты опечален, Тоблакай?

Он долго смотрел на нее сверху вниз, потом сказал: — Идем.

Пожав плечами, она положила книгу на алтарь и встала. Простая, поношенная, бесцветная телаба свободно висела, скрывая округлости тела.

Он вел ее между рядов белых как кости деревьев. Она молча шла следом.

Тридцать шагов, другая прогалина, окаймленная кругом толстых окаменевших стволов. В тени скелетообразных сучьев, сохранивших даже небольшие веточки, стоял ящик каменщика. Тоблакай отступил в сторону и принялся смотреть на ее лицо. Ша'ик же изучала его незавершенную работу.

Два ствола в круге были изменены резцом и молотком. Двое воинов, смотрящих незрячими глазами — один чуть ниже Тоблакая, но гораздо шире в плечах, второй выше и стройнее.

Он видел, как прервалось ее дыхание, как порозовели щеки. — У тебя талант… грубый, но вдохновляющий, — пробормотала она, не отрывая глаз от статуй. — Намерен окружить всю поляну такими могучими воителями?

— Нет. Другие будут… иными.

Ее голова дернулась на звук. Ша'ик торопливо подступила к Карсе. — Змея!

Он кивнул: — Будут еще. Они ползут со всех сторон. Поляна заполнится гадами, если мы останемся.

— Яркошейки.

— И другие. Но они не кусаются, не плюют ядом. Никогда. Они приползают… смотреть.

Она тревожно поглядела на него, чуть вздрогнула. — Какая сила здесь проявляется? Это не от Вихря…

— Нет. Я не знаю ее имени. Может, сама Святая Пустыня.

Она медленно склонила голову. — Думаю, ты не прав. Думаю, это ТВОЯ сила.

Он пошевелил плечами. — Ну, увидим, когда я закончу всех.

— Сколько будет?

— Кроме Байрота и Делюма Торда? Семеро.

Она нахмурилась: — Для каждого из Святых Защитников?

— Нет. Наверное, я еще не решил. Вот эти двое — мои друзья. Уже мертвые. — Он помедлил. — У меня было лишь два друга.

Казалось, она тоже вздрогнула. — А Леомен? А Матток? А… я?

— Я не планировал изображать твое подобие.

— Не об этом я говорю.

— Знаю. — Он указал на воинов: — Творчество, Избранная.

— Когда я была молода, писала стихи в подражание матери. Ты знал?

Он улыбнулся, ведь слово «молода» прозвучало вполне серьезно. — Нет, не знал.

— Я… я воскресила привычку.

— Пусть она тебе поможет.

Похоже, она уловила в его тоне некую скользкую от крови грань. Лицо Ша'ик напряглось. — Никогда не было такого предназначения. Служить. Или приносить удовольствие. Себе, ведь чужое удовольствие походит на волны, отразившиеся от стенок колодца…