Александр Слепаков - Повесть о советском вампире

Случалось ему, конечно, время от времени попадать к какой-нибудь из них в кровать. Но это были отдельно взятые эпизоды. Как-то я не помню, чтобы был у кого-то с ним продолжительный роман. Он же, будучи поэтом, любил всех женщин, или, так сказать, женщину вообще. К тому же, если он доходил до уровня сильного опьянения, а много для этого не требовалось, он становился трудным собеседником, так как заплетающимся языком переходил к теме своей гениальности и уже исключительно этой темы придерживался.

Он был абсолютно убежден, что со временем ему в городе поставят памятник. Может, и стоит когда-нибудь это сделать. Поставить ему памятник. Так на нем и написать: «Александр Брунько, поэт. От ростовской интеллигенции. Наш друг, которого мы не могли спасти. А что мы вообще могли спасти?» И даты жизни.

Итак, Иевлева осмотрела его руки и ноги в указанных местах и обнаружила совсем небольшие ранки на коже над сосудами. Ранки эти похожи были на следы укуса какого-то насекомого. Но они не имели характерного бугорка вокруг себя, были все-таки чуть больше, чем комариные, но, что странно, они не подсыхали, как обычно это бывает с повреждением кожи. Но из них не сочилась кровь. Это было непонятно. Они не воспалялись, не чесались. Поэт объяснил ей, что наверняка это следы вампира, о котором поговаривают в деревне. Что он этого вампира понимает. Вампир, как мертвый человек, не может пить вино, а как мужчина, не может не хотеть этого. Поэтому он пьет кровь поэта, которая сама по себе не может не быть особенной, а алкоголь в ней – единственный доступный вампиру способ выпить в нашем невампирском смысле слова.

На вопрос «Мало ли в селе пьяных мужиков?» справедливо заметил, что таких, как он, нет ни одного. Он привык окружающий его мир воспринимать в поэтических образах. Но никогда еще созданный им образ по своей природе, чисто поэтически, не отражал реальность так абсолютно верно, как на этот раз.

Это выяснится потом, а сейчас, слушая иронически напыщенные разглагольствования поэта, Иевлева рассматривала ранки на его коже и понимала, что и у себя она видела такие же. Они проходят через несколько дней. Несколько дней они остаются такими же, как в день их появления, никак не меняясь. Потом исчезают без следа. Она думала, что это следы каких-то аллергических реакций от контактов с насекомыми. Но они всегда возникают как бы над сосудами. И о них говорил ее ночной гость, связывая их с тем, что о нем говорил участковый.

А участковый о нем говорил, что он вампир. И получалась в результате какая-то дикая чертовщина, разъяснить которую не было никакой возможности с имеющимися на данный момент фактами. Поэтому, как ученый, Иевлева решила для себя, что надо за этим всем понаблюдать и тогда появятся новые факты, объясняющие это явление.

После работы Иевлева пошла к фельдшеру и спросила, нет ли у него материалов для взятия крови на анализ.

– А кого вы хотите обследовать? – спросил фельдшер.

– Предположим, что вампира, – с вызовом сказала Иевлева.

– Ну и дура, – констатировал фельдшер.

– А если нет? – спросила Иевлева.

– А если нет, тогда еще большая дура, – сказал фельдшер.

– Вы что, боитесь? – спросила Иевлева.

– А вы не боитесь? – отозвался фельдшер. – Я ж и говорю, дура.

– Да что вы заладили, дура и дура, – с досадой в голосе отозвалась Иевлева. – Я и сама понимаю, что это все очень странно. Но если вы только будете ругаться, я просто поеду в город и все привезу. Но тогда ко мне не приставайте с вопросами. Я вам ничего не скажу.

– Очень мне нужно, – огрызнулся фельдшер.

– Так вы мне не поможете? – еще раз спросила Иевлева.

– А ты его сюда приведи, – вдруг предложил фельдшер раздосадованно, переходя на «ты». – Я сам анализ возьму. А то тебе ведь никто не поверит.

– Да мне просто самой интересно, – сказала Иевлева.

И вдруг поняла, что фельдшер прав, что такие анализы нельзя брать в одиночку. Что нужны свидетели, и не только пожилой фельдшер, не обязательно трезвый. Мало ли что удастся обнаружить. Как-то это надо задокументировать. А как? Фотографии сделать? Хорошая мысль.

– Я обследовал больных после него, я их видел своими глазами, вы не знаете, во что вы лезете – держитесь от этого подальше, – предупредил фельдшер, опять переходя на «вы».

– Я понимаю ваше желание уберечь меня от опасности, но поймите и вы меня, – сказала Иевлева, – я во все эти сказочки про вампиров вообще не верю. Но здесь слишком много непонятного, и если есть какая-то тайна, то другой возможности в нее проникнуть у меня не будет. Я все-таки кандидат биологических наук.

– А ты не боишься? Ты хоть понимаешь, что это? – раздраженно спросил фельдшер, все-таки переходя на «ты». – Я тридцать лет фельдшером работаю в селе. Я такие вещи видел, что лучше тебе и не говорить. Я человека из бороны доставал, мертвого, конечно. Из силоса женщину доставал, про утопленников, про машинами раздавленных я уже вообще не говорю. Тут каждое лето такое бывает!.. А я боюсь! Я тебе прямо скажу: я никогда так не боялся.

– Я тоже в анатомичке видела разные вещи, – сообщила Иевлева. – Не надо меня пугать. Если это тот человек, о котором я думаю…

– Да не человек это! Он дикий зверь, хуже зверя! – перебил ее раздраженно фельдшер.

– Но если это он, он вас не тронет! – заверила Иевлева. – Если это зверь, он научился так кормиться, что на людей не бросается, по крайней мере я не видела.

– А что же ты видела? – спросил фельдшер.

– Я с ним встречалась, разговаривала, – перечислила Иевлева. – Я думаю, он вас не тронет. А если он согласится сдать анализы, то, правда, лучше это сделать здесь, в амбулаторных условиях. Я могу все сделать сама. Я умею.

– Ну, приводи, – уныло согласился фельдшер.

Газета «Семикаракорский комсомолец» выходит тиражом 1000 экземпляров. Этот печатный орган освещает будни молодежи района. Меня оттуда поперли несправедливо. Я хотел освещать будни. Но я высказался против свободы, и меня поперли. Мы живем в свободной стране, и не место в рядах советской журналистики отщепенцу, который критикует свободу и говорит, что она – зло. А я вам все равно скажу: свобода – это зло. Я тут все знаю, я тут вырос. Я как-то понимаю, что люди чувствуют. И какие у них будни.

Идет молодой механизатор зимним утром на базу, а я вижу его глазами снежное поле и тропинку в снегу и как стоит белый дым над домами. И знаю, как нежно ночью ласкает девка шофера из Ростова, приехавшего с фабрики «Смычки» за полуфабрикатом. Ну, симпатичный парень, ну, добился своего, даже никто особенно не сопротивлялся, но откуда такая нежность?

И как, проводив мужа на работу, а мальчика в школу, открывает баба комод и считает, сколько осталось до получки.