Чарльз Де Линт - Городские легенды (авторский сборник)

— Вы как будто сестры, — сказала мне однажды Энни, когда мы вернулись от Софи. — Только она посветлее, и погрудастее, и уж точно организованнее, чем ты, но когда я с вами, у меня такое чувство, будто вы моя семья. Настоящая семья, такая как полагается.

— Несмотря на то, что в жилах Софи течет кровь фей? — спросила я у нее.

Она подумала, что я шучу.

— Если в ней есть магия, — сказала Энни, — то и в тебе тоже. Может, вы потому так и похожи на сестер.

— Просто я обращаю внимание на некоторые вещи, — ответила я ей. — Вот и все.

— Ну да, конечно.

Роды начались точно в назначенный день — в три тридцать утра, в воскресенье. Я бы, наверное, голову потеряла от страха, если бы Энни не сделала этого еще раньше. Так что пришлось мне сесть на телефон, позвонить Анжеле, а потом помогать Энни одеваться.

Когда Анжела добралась до нас на своей машине, схватки шли уже вовсю. Но кончилось все как нельзя лучше. Джиллиан София Майкл появилась на свет в центральной больнице Ньюфорда два часа сорок пять минут спустя. Шесть фунтов и пять унций краснолицего чуда. Все прошло без осложнений.

Они наступили позже.

Последняя неделя перед выставкой была сплошной хаос. Откуда-то взялись сотни мелочей, о которых никто не подумал раньше и которые пришлось улаживать в последнюю минуту. А тут еще как назло Джилли не давала покоя незаконченная картина, которую ей надо было непременно закончить к вечеру пятницы.

Она стояла на ее мольберте, безымянная, едва намеченная карандашом, одноцветная. Цветовая гамма не давалась Джилли. Она знала, чего хочет, но стоило ей встать у мольберта, и все мысли тут же вылетали у нее из головы. Как будто она вдруг забыла все, что знала о живописи. Сущность картины, которую ей хотелось передать на полотне, призраком возникала перед ее внутренним взором, так близко, что, казалось, протяни руку и дотронешься, но тут же ускользала, точно сон в момент пробуждения, и так день за днем. Все время мешало что-нибудь извне. То стук в дверь. То телефонный звонок.

Выставка открылась ровно через семь дней.

Дочке Энни было уже почти две недели. Она росла здоровым, спокойным ребенком, из тех, которые постоянно воркуют что-то себе под нос, как будто сами с собой разговаривают; она никогда не плакала. Зато сама Энни извелась от волнения.

— Мне страшно, — сказала она Джилли, зайдя в тот день к ней в мансарду. — Все слишком хорошо. Я этого не заслужила.

Они сидели за кухонным столом, а девочка лежала на раскладной кровати меж двух подушек. Энни все время крутила что-то в руках. Наконец она взяла карандаш и стала рисовать на разных листках фигурки из палочек и кружочков.

— Не говори так, — сказала Джилли. — Не смей даже думать так.

— Но это правда. Посмотри на меня. Я не такая, как ты или Софи. Я не такая, как Анжела. Что я могу дать моей дочери? Кого она увидит, когда поглядит на меня?

— Добрую, заботливую мать.

Энни покачала головой:

— У меня нет такого ощущения. Я как в тумане, живу, будто через паутину продираюсь, изо дня в день.

— Давай-ка мы лучше к врачу с тобой сходим.

— Да, к психиатру, — сказала Энни. Она продолжала машинально водить карандашом по бумаге, потом, словно опомнившись, взглянула на свой рисунок. — Ты только посмотри. Дерьмо какое.

Не успела Джилли поглядеть, как Энни уже смахнула бумажки на пол.

— Ох, елки, — сказала она, когда клочки разлетелись по всей комнате. — Извини. Я не хотела.

Она встала, опередив Джилли, и запихала их все в мусорное ведро у плиты. Постояла с минуту, делая глубокие вдохи, задерживая дыхание и медленно выпуская воздух.

— Энни?..

Она обернулась, когда Джилли подошла к ней. Сияние материнства, которое буквально преобразило ее в последний месяц перед родами, постепенно угасало. Она снова побледнела. Похудела. У нее был такой потерянный вид, что Джилли только и могла, что прижать ее к себе и утешить молча, без слов.

— Прости меня, — сказала Энни ей в волосы. — Я сама не знаю, что происходит. Просто мне... Я знаю, что должна быть счастлива, но мне страшно, и я совсем запуталась. — Костяшками пальцев она протерла глаза. — Господи, ты только послушай. Похоже, меня хлебом не корми, дай только на жизнь пожаловаться.

— Она у тебя не из легких, — сказала Джилли.

— Да, но когда я вспоминаю, как все было довстречи с тобой, мне кажется, я прямо на небо попала.

— Может, останешься сегодня у меня? — предложила Джилли.

Энни отступила от нее на шаг:

— Можно бы, а ты правда не возражаешь?..

Я правда не возражаю.

— Спасибо.

Энни посмотрела на кровать, ее взгляд задержался на часах над плитой.

— Ты на работу опаздываешь, — сказала она.

— Ничего. Я все равно не собиралась идти сегодня.

Энни покачала головой:

— Нет, иди. Ты же мне сама рассказывала, сколько там народу в пятницу вечером.

Джилли все еще подрабатывала время от времени в кафе «У Кэтрин» на Баттерсфилд-роуд. Она хорошо представляла себе реакцию Венди, если она позвонит и скажется больной. Сегодня вечером ее подменить некому, а значит, Венди придется в одиночку обслуживать все столики.

— Ну, если ты уверена, — сказала Джилли.

— С нами все будет в порядке, — ответила Энни. — Честно.

Она подошла к кровати, взяла девочку на руки и стала ее слегка покачивать.

— Посмотри на нее, — сказала она почти что сама себе. — Трудно поверить, что это я родила такую красавицу. — Она повернулась к Джилли и, прежде чем та успела что-нибудь сказать, добавила: — Это и есть магия, самая настоящая, правда?

— Может быть, одна из лучших, на которую мы способны, — сказала Джилли.

«Разве можно называть это любовью?», Клодия Федер. Масло. Студия «Старый рынок», Ньюфорд, 1990.

Толстый мужчина сидит на кровати в дешевом гостиничном номере. Он снимает рубашку. Сквозь приоткрытую дверь ванной у него за спиной зрителю видна тоненькая девушка в трусиках и лифчике, которая, сидя на крышке унитаза, делает себе укол в вену.

На вид ей не больше четырнадцати.

Просто я обращаю внимание на некоторые вещи, сказала я ей. Наверное, потому-то, когда я отработала смену и вернулась к себе в мансарду, Энни там не было. Слишком много внимания я на нее обращала. Девочка по-прежнему лежала на кровати меж двух подушек и спала. На кухонном столе была записка:

"Я не знаю, что со мной не так. Мне все время хочется кого-нибудь ударить. Я смотрю на маленькую Джилли, вспоминаю свою мать и мне становится так страшно. Береги ее, ради меня. Научи ее магии.

Пожалуйста, не надо меня ненавидеть".

Не знаю, сколько я сидела и смотрела на эти печальные, жалобные слова, а слезы лились у меня из глаз.

Не надо было мне уходить на работу. Не надо было оставлять ее одну. Она ведь и правда думала, что история ее детства повторится. Она говорила мне об этом, не знаю, сколько раз говорила, но я просто не обращала внимания, так ведь?