Чарльз Де Линт - Городские легенды (авторский сборник)

Наконец я взялась за телефон. Я звонила Анжеле. Звонила Софи. Звонила Лу Фучери. Звонила всем, кого только могла вспомнить, и просила найти Энни. Анжела была со мной, в мансарде, когда нам наконец позвонили. Трубку взяла я.

Я услышала голос Лу:

— Один патрульный привез ее в Общую, когда она загибалась от передозировки бог знает чего, еще и пятнадцати минут не прошло. По всему было видно, что она просто хотела покончить с собой, так он сказал. Мне очень жаль, Джилли. Но она умерла раньше, чем я приехал.

Я ничего не ответила. Просто передала трубку Анжеле, подошла к кровати и села. Взяла на руки маленькую Джилли и тогда снова заплакала.

Я никогда не шутила насчет Софи. В ее жилах и правда течет кровь фей. Откуда, не могу объяснить, да мы никогда и не говорили об этом толком, но я всегда знала, а она и не спорила. И она обещала мне, что даст дочке Энни свое благословение, как делают все феи-крестные в старых сказках.

— Я наградила ее даром счастливой жизни, — сказала она потом. — Вот уж не думала, что в ней не будет Энни.

Но ведь так обычно и бывает в сказках, правда? Что-то обязательно должно пойти не так, а иначе о чем и рассказывать. Надо быть сильным, надо заслужить свое «и жили они долго и счастливо».

Энни хватило сил оставить свою дочку в тот миг, когда она поняла, что вот-вот сорвется, но помочь самой себе она не сумела. Таким страшным даром наградили ее родители.

Я так и не успела закончить ту картину до выставки, зато нашла кое-что взамен.

Рисунок, несколько корявых линий, которые говорили мне больше, чем все, что я когда-либо нарисовала сама.

Я собиралась вынести мусор, когда увидела в ведре те неуклюжие картинки, которые Энни нацарапала, сидя за моим кухонным столом в день своей смерти. Они походили на детские рисунки.

Я повесила одну из них в рамку и отнесла на выставку.

— Похоже, к пяти койотам прибавился призрак шестого, — только и сумела сказать Софи, увидев, что я сделала.

"В доме врага моего", Энни Майкл. Карандаш. Студия «Йор-стрит», Ньюфорд, 1991.

Образы переданы примитивно. В доме, который представляет собой простой квадрат, крытый треугольником, изображены три фигуры из палочек, одна прямая, две в треугольных «юбочках», которые указывают на их пол. Две фигуры побольше избивают маленькую чем-то похожим на гнутые палки или ремни,

Маленькая фигурка корчится на полу.

Кто-то из посетителей написал в книге отзывов на выставке: «Никогда не прощу виновных в том, что с нами сделали. Не хочу даже пытаться».

— И я тоже, — сказала Джилли, прочитав эти слова. — Помоги мне Бог, я тоже.

Я унаследовала Томми, так же как и собак. Просто нашла его на улице, где он бродил потерянный и одинокий, и взяла его к себе. Я всегда подбираю бездомных — может быть, потому, что раньше я тоже надеялась, что кто-нибудь подберет меня. Но я быстро выросла из этой надежды.

Наверное, Томми для меня тоже вроде домашнего животного, только он умеет говорить. В его словах не всегда есть смысл, но если на то пошло, мало в чьих словах он есть. По крайней мере, Томми честный малый. У него что снаружи, то и внутри. Никакого притворства, никаких скрытых мотивов. Он просто Томми, здоровый парень, который никого не обидит, хоть палкой на него замахнись. Любит улыбаться, любит смеяться — отличный парень. Пары винтиков в голове не хватает, только и всего. Черт, смотрю иной раз ему в глаза и кажется, что у него правда одни винтики в голове.

Я знаю, что вы подумали. Парню вроде него место в соответствующем заведении, и, наверное, вы правы, но только врачи в клинике Зеба решили, что он выздоровел, когда его койка понадобилась для кого-то, чьи родственники могли заплатить за место, которое Томми занимал бесплатно, и не очень-то расшибались, чтобы вернуть его обратно.

Мы живем в самом центре того района Ньюфорда, который одни называют Катакомбами, а другие — Сквотландией. Это мертвая часть города — дебри пустырей, заполненных мусором и брошенными машинами, выпотрошенными домами и грудами щебня. Я сама видела газетные статьи, в которых ее называли язвой, позором нашего города, рассадником преступности и расовой розни, хотя среди нас есть люди всех цветов кожи, какие только можно себе представить, и мы неплохо уживаемся друг с другом, может быть, просто потому, что никто не лезет в чужие дела. И мы не столько преступники, сколько неудачники.

Сидя в своих модных квартирках и домах с водопроводом и электричеством, добропорядочные граждане Ньюфорда, у которых не болит голова о том, когда и где в следующий раз удастся поесть, придумали немало всяких имен и прозвищ для этого места и для нас, но те, кому приходится здесь жить постоянно, зовут его просто домом. Мне он представляется этаким разбойничьим гнездом, какие бывали раньше на Диком Западе — городишки из пары десятков полуразвалившихся домов посреди пустыни, где только изгоям и место. Конечно, не исключено, что парни вроде Ламура или Шорта, которые писали о таких местах, их просто выдумали. Я знаю, что многие люди романтизируют бродяг, точно так же как они смешивают героев и разбойников, добро и зло.

Мне и самой хорошо знакомо это чувство, но ту единственную пару розовых очков, которой мне довелось владеть, я разбила давным-давно. Иногда я притворяюсь, что живу здесь потому, что мне так нравится, потому, что это единственное место, где я чувствую себя свободной, потому, что здесь обо мне судят по тому, кто я и на что способна, а не по тому, какие у меня навороченные родители, и потому, что чем ближе к полной нищете, тем она приятнее.

Я не говорю, что это красивый район. Я даже не утверждаю, что мне нравится здесь жить. Все мы просто убиваем здесь время, перебиваемся как можем. Каждый раз, когда я слышу о том, что кто-то загнулся от передоза, вскрыл себе вены, прыгнул с крыши или удавился, мне приходит в голову, что вот и еще один из нас на свободе. Здесь же зона военных действий, и, как из Вьетнама, отсюда можно уйти либо в цинковом гробу, либо на собственных ногах, но с вечным напоминанием об этом месте — холодной тенью оно маячит у тебя в душе, заставляет просыпаться в холодном поту ночами, беситься и сходить с ума на новой работе, дома, с друзьями, где угодно, а все потому, что Катакомбы зовут тебя, говорят, что, может быть, ты не достоин всего того, что у тебя сейчас есть, напоминают о тех, кто остался позади и кому не так повезло, как тебе.

Почему мы продолжаем так жить, не знаю. Нет, давай уж начистоту. Не знаю, почему я продолжаю так жить. Никогда ничего другого не видела, вот в чем, наверное, дело. Или, может быть, я просто слишком упряма и не хочу сдаваться.