Осенние (СИ)

— Они как будто за помощью к вам идут, — тихо подытожил Костя, приглядываясь к парню в бейсболке, который уже сидел на камне, а кто-то из предупреждённых однокурсников Жени начал его рисовать. — Или их тянет именно к вам. Подсознательно. Ты позволишь посидеть рядом? Посмотреть, как это будет?

— Он ещё спрашивает, — проворчала я, отодвигаясь.

Он сел, но не просто рядом, а положил одну руку на плечо мне — так, что я словно в кресле оказалась — в мягком и тёплом.

Я взглянула на «натурщика». Тот сидел всего метрах в пяти от нас. И, видимо, ему сказали, что сидеть может спокойно и свободно. Поэтому он время от времени посматривал по сторонам, а однажды даже к нам с Костей повернулся — улыбнуться. Его друзья тоже позировали ребятам неподалёку.

Кончик карандаша коснулся белой бумаги. Бейсболку парень снял, и я неуверенно провела первые линии его лица, собираясь затем заняться его длинноватыми волосами, которые сразу начал трепать ветер…

… Кто-то сильно держал мои руки и не давал двигаться. От испуга и неожиданности я начала вырываться из рук неизвестного.

— Отпусти! Ты что?!

— Пришла в себя? — тихо спросил Костя, крепко обнявший меня — и так, будто спрятав меня всем своим телом. — Точно — пришла? Сиди смирно — я пошёл к Женьке. Кажется, у него то же самое. Э, нет. Лист я забираю с собой. Пока не вернулся — не смей рисовать его. Ясно?

— Ясно, — прошептала я ошеломлённо. Но сидела на месте недолго — быстро вскочила с камня и побежала за Костей. Мне необходимо было увидеть, как выглядит человек в момент автописьма. Как выглядит человек, который рисует смерть. Рисунка моего я не видела ещё, но сообразила сразу, что именно там получилось и почему Костя так резко вывел меня из автописьма.

Женя сидел на скамье, неподалёку от своих ребят. Здесь было много кустов шиповника, уже облетевших, хотя кое-где всё ещё цвели на корявых ветках сладко пахучие маленькие розы бледно-малинового цвета.

Чуть обогнав Костю, но взяв его за руку, я подошла с ним к скамье.

Молодой художник сидел, глядя на натурщика отстранённо. Неподвижные зелёные глаза словно заледенели на одной точке. Не на бумаге. Но руки… Они двигались так, что при общем бесстрастии Жени казалось — живы лишь они. Выглядел он мало того что странно, так ещё и даже пугающе. В общей толчее этого пока никто не замечал, но ведь на него в любой момент обратить внимание могут!

Неужели и я так выгляжу, когда меня застаёт автоматическое письмо?!

Костя облизал губы, остановился, снова повелительно кивнув мне стоять на месте. Затем приблизился к Жене и легко ударил ребром ладони по его кисти. Секунды… Пальцы Жени разжались будто сами. Карандаш выпал и, ударившись о землю, рикошетом отлетел куда-то под ближайший камень. Рука с распяленными пальцами застыла в воздухе. Левая продолжала сжимать листы.

Холодные глаза Женьки будто облились жизнью. Он заморгал — и я вспомнила, что делаю то же самое, когда уходит состояние автописьма. Неужели в этом состоянии глаза не моргают и поэтому сохнут? Из-за этого кажутся колючими…

— Жень, — тихо позвала я, присаживаясь рядом. — Ты как?

Костя, чем-то раздражённый, сел рядом со мной и высказался:

— Так нельзя! Вы оба в таком состоянии беспомощны. А если кто-нибудь подойдёт и что-нибудь с вами сделает? Дураков на свете много! Ну ладно — Алёна под моей защитой, а ты? Нужен кто-то, кто бы тебя сторожил во время автописьма!

— А кому довериться? — хмуро спросил Женя, разглядывая рисунок.

Я тоже осторожно вытянула из пальцев Кости свой лист.

И мгновенно перевернула его. Не хочу видеть такого! Не хочу!

— Сложный случай, — уже спокойней сказал Женька, морщась от жалости. — Наверное, опять авария. — А потом потряс кистью. — Чёрт… Больно. Это ты как?

— По точкам бил, чтобы карандаш упал, — отозвался Костя. — По Алёне понял, что просто так тащить — будешь сопротивляться.

— Если б ты сам не узнал, что у меня тоже автописьмо… — вздохнул Женя. И пожал плечами. — Нет у меня никого, кому довериться можно в этом деле. Способность ведь эта редкая… Алёну, что она скрывает её, я понимаю. Но… Нет, не знаю, кто может помочь. Разве что будем с Алёной по отдельности рисовать…

— Не пойдёт, — спокойно сказал Костя. — Сегодня у Алёны, считаю, был прорыв в этой способности. Она предугадала, кто именно погибнет. И предугадала, к кому подойдёт будущая жертва. А если в следующий раз к вам подойдут двое? И вы будете сидеть, одновременно погружённые в автописьмо? Скрыть не сможете — тем более от своих однокурсников. Если при вас не будет кого-то рядом. Алёну теперь я точно одну на Арбат не отпущу. А ты, Женя…

— Знаю, кому можно довериться, — задумчиво сказала я, глядя поверх разноголосой толпы на тёмно-серое, быстро двигающееся небо. — У нас есть Михаил. Он знал всё с недавнего времени. Пришёл ко мне выяснять отношения. Вера настроила его, что я ведьма и заколдовала тебя, Костя. Мама знала, что я приду вот-вот, и предложила ему подождать меня в моей комнате. Михаил увидел твои портреты и портреты Валеры. И догадался, что мы спасаем людей. Жень, он тебе хоть раз проговорился про меня?

— Нет. Не было, — удивлённо сказал Женька.

— Вот и я о том же… Он вроде болтун, но тайны хранить умеет. Мы расскажем ему про тебя и о проблемах, связанных с состоянием автописьма. Вы будете договариваться, когда приходить на Арбат. Он будет тебя сторожить. Пока.

— В смысле — пока? — насторожённо спросил он.

— Ну, я девушка романтичная, — легкомысленно сказала я. — Возможно, у тебя появится подруга, которой ты сможешь довериться во всём — не только в автописьме. Тогда Михаилу не надо будет тебя охранять. Вот и всё. — И улыбнулась ему.

Женька пожал плечами и неуверенно усмехнулся.

Мы договорились, что начнём работать с парнем в бейсболке сразу же, как будет свободное время и дома. И распрощались с ним. Жене ещё надо было втихаря забрать свои вещи пока тот парень не ушёл. А мы пошли вниз, к площади, где Костя оставил свою машину. По дороге Костя вдруг обернулся к небольшому кафе.

— Хочешь мороженого?

— Ммм… Не знаю.

— Значит — хочешь. Бери ключи и иди к машине. Я догоню.

Стоя у машины, я затаённо вздохнула, задумчиво проведя ладонью по мокрой от мелкой мороси крыше. Сегодня выходной, а завтра Косте — на работу. Как он воспримет, что сегодня день и вечер пойдёт не определённой, уже сложившейся в нашем доме традиции? Что я буду нервничать, психовать и, возможно, даже плакать от злости, что портрет парня в бейсболке сопротивляется моему желанию помочь этому человеку?

Размышляла я недолго.

Мою застывшую на крыше машины ладонь неожиданно обвеяло ветром и обсыпало мелкими разноцветными листьями. Я взяла один — ядрёно-жёлтый кленовый лист с багряной обводкой по краям. И обернулась.