Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]

Монахи ждали, уверенные, что это еще не конец. И были правы.

– Посему сейчас, – тянул Шарлей, – начнем черта оскорблять. Если кто-то из братьев восприимчив к грубым выражениям, пусть не мешкая удалится. Подойди, магистр Рейневан, возгласи слова Евангелия от Матфея. А вы, братья, молитесь.

– И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот же час. Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему [191].

Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словами Рейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным и окаменевшим братом Деодатом и распростер руки.

– Мерзкий дьявол! – рявкнул он так, что Рейневан заикнулся, а аббат аж подпрыгнул. – Приказываю тебе: немедленно изыди из тела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина, ты, грязная, жирная и развратная свинья, бестиарейшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзость шеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы ты утопился там в говне!

– Sancta Virgo virginem , – шептал аббат, – ora pro nobis …

– Ad insidiis diaboli , – вторили ему монахи, – libera nos …

– Ты, дряхлый крокодил! – рычал Шарлей, наливаясь кровью. – Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан [192]. Ты, надутая жаба, ты – хромой осел с исхлестанным задом, ты – запутавшийся в собственной паутине тарантул! Ты – оплеванный верблюд! Ты – омерзительный червь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты – навозный жук, сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofa stercorata et pedicosa , грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший из подлых, о наиглупейший из глупых, stultus stultorum rex , ты – угольщик тупой! Ты – сапожник спившийся! Ты – козел с распухшими яйцами!

Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться. Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали по застывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. «Приближается кульминация», – подумал Рейневан. И не ошибся.

– Изыди из тела сего! – завопил Шарлей. – Ах ты, в жопу трахнутый катамит!

Один из самых юных бенедиктинцев убежал, заткнув уши и вотще призывая имя Господне. Другие либо предельно побледнели, либо столь же предельно покраснели.

Стриженый силач стенал и поёкивал, пытаясь засунуть в горшочек с медом всю пятерню. Задача была невыполнима, ибо рука в два раза превышала размеры горшочка. Тогда гигант высоко поднял сосуд, задрал голову и раззявил рот, но мед не вытекал, его просто было уже очень мало.

– Ну и как там, – осмелился пробормотать аббат, – с братом Деодатом, мэтр? Что со злым духом? Иль уже вышел?

Шарлей наклонился над экзорцируемым, чуть ли не приложил ухо к его белым губам.

– Уже совсем на выходе, – сообщил он. – Сейчас мы его изгоним. Надо лишь поразить его вонью. Черт очень восприимчив к вони. А ну-ка, братья, принесите сковороду, жаровню и кружку дерьма. Будем поджаривать его под носом у одержимого. Впрочем, годится все, что хорошо смердит. Сера, известь, асафетида [193]… А лучше всего – провонявшая рыба. Ибо гласит книга Товита: incenso iecore piscis fugabitur daemonium [194].

Несколько братьев помчались выполнять заказ. Сидящий у стены гигант поковырял пальцем в носу, осмотрел палец, вытер о штанину, потом снова взялся выбирать остатки меда из горшочка. Тем же пальцем. Рейневан почувствовал, как съеденный бобриный хвост подступает ему к горлу на вздымающейся волне хренового соуса.

– Магистр Рейневан, – резкий голос Шарлея вернул его к реальности. – Не следует прекращать усилий. Евангелие от Марка, пожалуйста, соответствующий абзац. Молитесь, братья.

– И Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: «Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него» [195].

– Surde et mute spiritus ego tibi praecipio , – грозно и приказным тоном повторил склонившийся к брату Деодату Шарлей. – Exi ab eo! Imperet tibi dominus per angelum et leonem! Per deum vivum! Justitia eius in saecula saeculorum! Пусть сила Его изгонит тебя и заставит выйти вместе со всей твоей бандой!

– Ego te exorciso per caracterum et verborum sanctum! Impero tibi per clavem salomonis et nomen magnum tetragrammaton!

Пожирающий мед недоумок вдруг закашлялся, оплевался и усморкался. Шарлей отер со лба пот.

– Тяжелый и трудный есть сей казус, – пояснил он, избегая все более подозрительного взгляда аббата. – Придется применить еще более сильные аргументы.

Несколько секунд стояла такая тишина, что было слышно отчаянное бренчание мухи, которую паук поймал в паутину, растянутую в оконной нише.

– Именем Апокалипсиса, – раздался в тишине уже немного охрипший баритон Шарлея. – Через слова коего Господь поведал то, что наступить должно, и подтвердил сказанное устами ангела, собою присланного, проклиная тебя, Сатана! Exorciso te, flumen immundissimum, draco maleficus, spiritum mendacii!

– Семью подсвечниками златыми и одним подсвечником меж семью стоящим! Гласом, коий есть глас вод многих, говорящим: Я есть тот, кто умер, и тот, кто воскрес, тот, кто живет и жить будет вечно, кто держит в попечении своем ключи от смерти и ада, говорю тебе: изыди, дух нечистый, знающий кару вечного проклятия!

Результата как не было, так и нет. Лица взирающих на все это бенедиктинцев отражали разные, ну очень разные чувства. Шарлей набрал побольше воздуха в легкие.

– Да поразит тебя Агиос, как поразил он Египет! Да умертвят тебя каменьями, как Израиль умертвил каменьями Ахана! Да истопчут тебя ногами и возденут на вилы, как воздели пятерых царей Аморрейских! Да приставит Господь к челу твоему гвоздь и ударит по тому гвоздю молотком, как сделала Сисаре женщина Иаиль! Пусть у тебя, как у проклятого Дагона, лоб вражий и обе руки будут отрублены! И пусть у тебя хвост укоротят по самую задницу твою дьявольскую!

«Ох, – подумал Рейневан, – это скверно кончится. Скверно кончится».

– Адский дух, – Шарлей резким движением простер руки над по-прежнему безжизненным братом Деодатом, – заклинаю тебя Азароном, Эгеем, Гомусом, Афанатосом, Исхиросом, Акодесом и Альмахом! Заклинаю тебя Аратоном, Бефором, Фагелой и Огой, Повелем и Фулем! Заклинаю тебя могущественными именами Шмиеля и Шмуля! Заклинаю тебя наичудовищнейшим из имен, именем могущественнейшего и жутчайшего Семафора!!!

Семафор подействовал не лучше, чем Фуль и Шмуль. Скрыть этого не удалось. Шарлей тоже это видел.

– Жобса, хопса, афья, альма! – заорал он дико. – Малах, Берот, Нот, Берив et vos omnes [196]Хемен этан! Хэмен этан! Хау! Хау! Хау!

«Спятил, – подумал Рейневан. – А нас сейчас начнут бить, а может, и ногами пинать. Сейчас сообразят, что все это бессмыслица и пародия, уж не настолько же они глупы. Сейчас все это окончится страшным избиением».