Глен Кук - Белая Роза. Игра теней

Его раздражало, что я не обращаюсь к нему «сударь». Мне пришло в голову несколько хамских ответов, но я подавил желание их высказать. Мой статус не долго может оставаться загадочным.

— Да. Хотя и слабее, чем в прежние времена. После Арчи нас осталось слишком мало, чтобы такой порядок окупался.

Хороший ход, Костоправ. Пусть оправдываются. Напомни им, что в нынешнее жалкое состояние Отряд пришел, сражаясь за Госпожу. И напомни, что первыми сдавались сатрапы империи. Офицеры должны это знать. И думать об этом хоть иногда.

— Жаль, — сказал полковник.

— Вы мой личный сторожевой пес?

— Да. Она почему-то очень вас ценит.

— Я когда-то посвятил ей поэму, — соврал я. — И поставлял кое-какие товары.

Полковник нахмурился, решив, что я над ним издеваюсь.

— Спасибо. — Я предложил оливковую ветвь. — Прежде чем идти на крышу, я поработаю немного.

Здорово я отстал. С тех пор как мы покинули равнину, я набросал лишь несколько заметок в «Синелохе».

Я писал, пока руку не скрутила судорога. Потом поел — стражник принес обед как раз, когда я посыпал песком последний лист. Заглотав еду, я постучал в дверь и сказал охраннику, что готов пойти наверх. Когда дверь открылась, я обнаружил, что ее не запирали.

Даже если я выйду из комнаты, куда мне податься? О побеге и думать глупо.

У меня появилось чувство, что я готов принять пост официального историка. Нравится мне это или нет, но это меньшее из многих зол.

Мне предстояло принять немало тяжелых решений. Я хотел обдумать все как следует. Госпожа понимала — у нее хватит таланта и силы, чтобы обскакать по части предвидения старого лекаря, шесть лет просидевшего в глуши.

Закат. Пламенеет запад, полыхают облака. Небо расцвечено необычайными красками. Холодный и свежий северный ветерок заставляет ежиться. Охранник держался в отдалении, создавая иллюзию свободы. Я подошел к северному парапету.

Следов проходившей тут великой битвы почти не осталось. Там, где прежде стояли и пылали укрепления, колья, осадные машины, где люди гибли десятками тысяч, теперь был парк. Передовую отмечала черная каменная звезда в пятистах ярдах от Башни.

Мне почудились рев и грохот, я вспомнил орду мятежников, что накатывалась неутомимо, как море, волна за волной, разбиваясь о неподатливые ряды защитников. Я вспомнил Взятых в бою, их жуткие смерти, колдовство безумное, бешеное…

— То была битва битв, не так ли?

Я не обернулся к ней.

— О да. Я никогда не отдавал ей должного.

— О ней еще споют.

Госпожа глянула вверх. В небе начали появляться звезды. В сумерках ее лицо казалось бледным и напряженным.

Никогда прежде я не видел на нем ничего, кроме самодовольства.

— Что случилось? — Вот теперь я обернулся. Группка солдат стояла в отдалении, глядя на нас — не то потрясенные, не то очарованные.

— Мне было прозрение. Несколько прозрений, с первого раза я не смогла получить удовлетворительного результата.

— И?

— Возможно, результата нет вовсе.

Я ждал. Не стоит торопить самое могущественное существо в мире. Достаточно поразительно уже то, что она намерена довериться смертному.

— Все течет. Я видела три будущих. Надвигается кризис, исторический миг.

Я глянул на нее почти в упор. Лиловые сумерки пали на ее лицо. Прядка темных волос лежала на щеке — не нарочно; желание прикоснуться, обнять, может, даже утешить затопило меня.

— Три будущих?

— Три. И ни в одном из них мне нет места.

Что можно сказать в такой момент? Что это может быть ошибка? Сами говорите Госпоже, что она своего дела не знает.

— В одном будущем победит твое глухое дитя. Но это наименее вероятный исход, и она погибнет ради победы вместе со всеми соратниками. В другом — мой супруг разорвет могильные оковы и восстановит свое Владычество. И тьма опустится на десять тысяч лет. А в третьем он сокрушен навеки. Это самое сильное, самое завораживающее видение… но цена высока. Скажи, Костоправ, есть ли боги? Я никогда не верила в богов.

— Не знаю, Госпожа. Я еще не встречал осмысленной религии. Они обычно непоследовательны. Боги, судя по описаниям их поклонников, большей частью — психопаты с манией величия и паранойей. Не знаю, как они живут со своим сумасшествием. Возможно, впрочем, что люди просто неспособны правильно интерпретировать действия существа, настолько их превосходящего. Может быть, каждая вера — это искаженный и извращенный осколок истины. Может быть, и есть силы, лепящие наш мир. Но я никогда не мог понять, зачем богу в столь громадном мире волноваться из-за человеческих судеб или молитв.

— Когда я была девочкой… у нас с сестрами был учитель.

Заметил ли я? Да я весь обратился в слух, от макушки до пят.

— Учитель?

— Да. Он утверждал, что мы и есть боги, что мы творим собственную судьбу. И только мы определяем, что станется с нами. Изъясняясь просто, мы сами загоняем себя в ловушку.

— Интересно.

— Именно. Но есть и бог на свете, Костоправ. Не из сотрясателей тверди, нет. Он — отрицатель. Он завершает все повести. Его глад неутолим, и все вселенная соскользнет когда-нибудь в его пасть.

— Смерть?

— Я не хочу умирать, Костоправ. Все, что есть во мне, вопиет против несправедливости смерти. Все, что я есть, чем была и, наверное, буду, вылеплено стремлением избежать конца. — Она тихонько рассмеялась, сдерживая истерику. — Я построила бы себе мир, где я в безопасности. И краеугольным камнем его стала бы смерть.

Близился конец мечтаний. Я тоже не мог представить себе мир, в котором нет меня. И сердце мое гневалось. Гневается. Очень легко представить, как страх смерти становится манией.

— Я понимаю.

— Может быть. Перед вратами тьмы мы все равны, не так ли? Песок струится для всех. Жизнь — только всплеск, кричащий на зубах вечности. Но как же это все нечестно!

Я вспомнил Праотца-Дерево. Даже он сгинет когда-нибудь. Да, смерть жестока и ненасытна.

— Обдумал ли ты? — спросила Госпожа.

— Наверное, да. Я не некромант. Но я видел пути, которыми идти не желаю.

— Что ж, Костоправ, ты свободен.

Удар. Недоверие пронзило меня до самых пят.

— Что, простите?

— Ты свободен. Ворота Башни открыты. Достаточно выйти из них. Но ты можешь и остаться, занять свое место в борьбе, объединяющей нас всех.

Закат почти погас, только высокие облака еще озарялись снизу солнцем. По индиговому восточному небу плыл на запад эскадрон ярких точек. Направлялись они, кажется, к Башне.

Я пробормотал что-то невнятное.

— Желает она того или нет, Госпожа Чар снова должна сразиться со своим супругом, — произнесла она. — И до тех пор, пока не придет к своему исходу эта борьба, иной не будет. Ты видишь, как возвращаются Взятые. Армии с востока движутся к Курганью. Войска за границами равнины получили приказ отступить на позиции к востоку. Твое глухое дитя в безопасности, если только она не придет к нам с мечом. Наступает перемирие. Возможно, навсегда. — Слабая улыбка. — С кем станет сражаться Белая Роза, если не будет Госпожи?