Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются

В последнее время Ильмо был молчалив.

— Тебе что-то не дает покоя, Ильмо?

Туча двигалась перед столбом солнечных лучей, придавая морской воде оттенок ржавого железа. Я стал гадать, доберется ли прохлада до Берилла.

— Полагаю, ты сам можешь догадаться, Костоправ.

— Думаю, что могу. — Бумажная Башня. Казармы у Развилки. Предательское нарушение контракта. — Как думаешь, какой окажется жизнь там, на севере?

— Считаешь, черный колдун вернется за нами?

— Вернется, Ильмо. Пока он решает проблему — заставляет местных марионеток плясать под свою дудку. — Разве не возникнут проблемы у каждого, кто попытается приручить этот безумный город?

— Гм. Посмотри.

Небольшое стадо китов резало волны неподалеку от рифов возле оконечности полуострова. Я попытался не проявлять восхищения — и не смог. Животные, танцующие в железном море, были великолепны.

Мы уселись на камни спиной к маяку, и нам показалось, будто мы смотрим на мир, где еще не ступал человек. Иногда мне кажется, что без нас он стал бы лучше.

— Там корабль, — произнес Ильмо.

Я разглядел судно лишь тогда, когда его парус вспыхнул, поймав солнечные лучи, и превратился в оранжевый треугольник с золотой каймой, пляшущий на волнах.

— Каботажник. Тонн двадцать.

— Такой большой?

— Для каботажника. Корабли, плавающие в открытом море, бывают иногда и по восемьдесят тонн.

Время мчалось вперед, переменчивое и надменное. Мы наблюдали за кораблями и китами. Я в сотый раз попытался представить новую землю, вспоминая всяческие слухи, слышанные от торговцев. Вероятно, нас перевезут через море в Опал. Говорят, Опал — двойник Берилла, только помоложе…

— Этот дурак собирается врезаться в скалы.

Я очнулся. Каботажник шел в опасной близости от берега. В какой-то момент он слегка изменил курс, прошел всего в сотне ярдов от рифов, затем лег на прежний курс.

— Хоть какое-то намечалось развлечение, — заметил я.

— В первый же день, когда ты произнесешь что-либо без сарказма, Костоправ, я лягу и помру на месте, — пообещал Ильмо.

— Сарказм не даст мне свихнуться, приятель.

— А это спорный вопрос, Костоправ. Спорный.

Я вновь попробовал заглянуть в лицо будущему — это лучше, чем смотреть в прошлое. Но будущее отказывалось снять маску.

— А корабль-то плывет к нам, — сказал Ильмо.

— Что? Ого.

Каботажник покачивался на крупной прибрежной зыби, еле двигаясь вперед. Его нос был направлен на пляж возле нашего лагеря.

— Не хочешь сообщить Капитану?

— Полагаю, он уже знает. На маяке стоят наблюдатели.

— Верно.

— Приглядывают на случай, если что-нибудь произойдет.

Гроза откатывалась к западу, заслоняя горизонт и накрывая своей тенью море. Холодное серое море. Мне неожиданно стало страшно при мысли о путешествии за море.

Каботажник привез весточку от контрабандистов — приятелей Тамтама и Одноглазого. Выслушав новости. Одноглазый стал еще более мрачным и угрюмым, а ведь он и так уже успел побить все свои рекорды по части мрачности. Он даже перестал цапаться и грызться с Гоблином, что было его второй профессией. Смерть Тамтама нанесла ему жестокий удар, от которого он до сих пор не сумел оправиться. Он не стал пересказывать нам полученные от приятелей новости.

Капитан стал немногим лучше Одноглазого и постоянно пребывал в отвратительном настроении. Полагаю, он одновременно и стремился перебраться с Отрядом в новые страны, и боялся этого. Новый контракт означал потенциальное возрождение Отряда и избавление от наших старых грехов, но он уже имел кое-какое представление об ожидающей нас службе и подозревал, что синдик говорил правду, рассказывая о северной империи.

На следующий день после визита контрабандистов подул прохладный северный ветерок. Под вечер выступающая в море оконечность мыса окуталась туманом. Вскоре после полуночи из тумана вынырнула лодка и пристала к пляжу. К нам прибыл посланник.

Мы собрали вещи и начали избавляться от всяческого рода приятелей и приятельниц, приехавших с нами из города. Наши животные и лишнее имущество станут им вознаграждением за верность и дружбу. Я тоже провел наполненный грустной нежностью час с женщиной, для которой я значил больше, чем догадывался. Мы не стали лить слезы и лгать друг другу. Я оставил ей на память воспоминания и почти все нажитое здесь барахло, а она одарила меня комком в горле и ощущением утраты, степень которой я не смог оценить прежде.

— Не распускай нюни, Костоправ, — бормотал я себе под нос, спускаясь на берег. — Не в первый раз расстаешься. Ты забудешь ее раньше, чем доберешься до Опала.

На песчаном берегу нас уже ждало несколько лодок. Когда очередная заполнялась, моряки-северяне сталкивали ее с песка в прибой, гребцы брались за весла, и через несколько секунд лодка исчезала в тумане. На смену отчалившим лодкам прибывали пустые, каждую вторую загружали имуществом и личными вещами.

Один из моряков, знавший язык Берилла, сказал мне, что на борту черного корабля места хватает. Посланник оставил своих солдат в Берилле охранять нового синдика-марионетку. Им стал очередной Красный, дальний родственник человека, которому мы служили.

— Надеюсь, им достанется меньше неприятностей, чем нам, — сказал я и отошел в сторонку поразмыслить.

Посланник обменивал нас на своих людей. У меня зародилось подозрение, что нас собираются где-то использовать и впереди нас ждет нечто более мрачное, чем мы в силах вообразить.

Несколько раз за время ожидания я слышал отдаленный вой. Сперва я подумал, что это воет ветер в пещерах Столпа, но тут же вспомнил, что ветра нет. Услышав вой во второй раз, я перестал сомневаться. По коже поползли мурашки.

Отрядный интендант, Капитан, Лейтенант, Молчун, Гоблин, Одноглазый и я ждали остальных, собираясь уплыть из лагеря на последней лодке.

— Я не поеду, — неожиданно заявил Одноглазый, когда боцман призывно махнул нам рукой.

— Залезай, — попросил Капитан. Когда он произносит слова тихо, он опаснее всего.

— Я ухожу из Отряда. Пойду на юг. Я отсутствовал достаточно долго, так что дома про меня позабыли.

Капитан молча указал пальцем на Лейтенанта, Молчуна, Гоблина и меня, потом ткнул пальцем в лодку.

— Да я вас всех превращу в страусов… — взревел Одноглазый.

Ладонь Молчуна зажала ему рот. Мы потащили его к лодке. Он извивался, словно брошенная в очаг змея.

— Ты останешься с семьей, — тихо произнес Капитан.

— На счет три, — весело пискнул Гоблин и быстро досчитал до трех.

Чернокожий коротышка взлетел в воздух, дрыгая руками и ногами, и шлепнулся в лодку, потом высунулся над планширом и, брызгая слюной, принялся поливать нас отборными ругательствами. Мы рассмеялись — Одноглазый доказал, что еще не прокис окончательно, — затем, возглавляемые Гоблином, бросились в атаку и прижали Одноглазого к банке.