Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются

— Одна из причин, по которым боятся Взятых. Смертоносные заклинания. Из-за их жара вспучилась земля.

Я остановился и осмотрел один из бугорков.

Черный круг словно провели циркулем — его граница была четкой, как нарисованная пером. На почерневшей земле лежали обугленные скелеты. Мечи и наконечники копий походили на слишком долго пролежавшие на солнце куски воска. Я заметил, что Одноглазый не в силах оторваться от жуткого зрелища.

— Когда ты сумеешь это повторить, я стану тебя бояться.

— Если я такое сумею, то стану бояться сам себя.

Другой круг оказался точной копией первого. Ворон остановил лошадь рядом со мной.

— Работа Хромого. Я такое уже видел.

Я почуял перемену ветра. А вдруг Ворон сейчас в подходящем настроении?

— Когда это было?

Ворон проигнорировал мой вопрос. Нет, он так и не вылезет из своей раковины. При встречах он даже здоровается не всякий раз, так стоит ли надеяться, что он расскажет, кто он такой и кем был.

Холодный человек. Ужасы долины его совсем не тронули.

— Хромой проиграл это сражение, — решил Капитан. — Теперь он бежит.

— Будем и дальше следовать за ним? — спросил Лейтенант.

— Эта страна нам незнакома. Здесь гораздо опаснее действовать в одиночку.

Мы ехали по следу насилия, полосе уничтожения. Вокруг расстилались вытоптанные поля. Сожженные деревни. Мертвые люди, зарезанные животные. Отравленные колодцы. Хромой оставлял за собой только смерть и опустошение.

Нам было приказано помочь удержать Форсберг. Присоединяться к Хромому мы не были обязаны. Я вообще не хотел бы иметь с ним дела. Не хотел бы даже находиться с ним в одной провинции.

По мере того, как следы разрушений становились все более свежими, Ворон проявлял возбуждение и тревогу, погружался в себя, накапливая решимость, и все чаще прибегал к жесткому самоконтролю, за которым нередко скрывал свои — чувства.

Когда я размышляю о характерах своих товарищей, мне часто хочется обладать одним небольшим талантом — умением заглянуть им в душу и сорвать покров с того темного и светлого, что ими движет. Но, быстро заглянув в джунгли собственной души, я благодарю небеса за то, что не могу этого сделать. Тот, кто едва выдерживает сражение с самим собой, не имеет права копаться в чужих душах.

Пузо, высланный в дозор, торопился нам навстречу, но мы и без него знали, что подобрались близко. Весь горизонт порос высокими косыми столбами дыма. Эта часть Форсберга оказалась плоской, равнинной и восхитительно зеленой, и столбы маслянистого дыма выглядели на фоне синего неба святотатством.

Ветра почти не было. День обещал стать очень жарким.

Пузо остановил коня возле Лейтенанта. Мы с Ильмо бросили обмениваться бородатыми байками и прислушались. Пузо показал на столб дыма:

— В деревне еще остались люди Хромого, Капитан.

— Ты с ними разговаривай?

— Нет. Башка решил, что вы этого не одобрили бы. Он ждет на околице.

— Сколько их там?

— Двадцать или двадцать пять. Пьяные и злые. Офицер оказался хуже своих солдат.

Лейтенант обернулся:

— А, Ильмо. Сегодня тебе повезло. Возьми десять человек и езжай следом за Пузом. Осмотрись в деревне.

— Проклятье, — процедил Ильмо. Он хороший солдат, но жаркая весна сделала его ленивым. — Ладно. Масло, Молчун, Карапуз, Блондин, Козел, Ворон…

Я многозначительно кашлянул.

— Ты свихнулся, Костоправ. Ну, хорошо. — Он быстро посчитал на пальцах, назвал еще три имени. Мы построились рядом с колонной. Ильмо провел быструю проверку — убедиться, что мы не забыли прихватить головы. — Тронулись.

Мы пришпорили лошадей. Пузо привел нас в рощу, откуда открывался вид на разоренную деревню. Там нас ждали Башка и Поддатый.

— Есть изменения? — спросил Ильмо.

Поддатый, у которого сарказм в крови, ответил:

— Пожары догорают.

Мы посмотрели на деревню. От увиденного у меня стало выворачивать желудок. Зарезанный скот. Мертвые собаки и кошки. Искалеченные трупики детей.

— Нет, только не дети, — пробормотал я, даже не сознавая, что думаю вслух. — Ну почему опять дети?

Ильмо посмотрел на меня как-то странно — не потому, что зрелище тронуло и его, а из-за нехарактерного для меня сочувствия. Я видел много мертвецов, но не стал ему пояснять, что для меня существует большая разница между убийством взрослого и ребенка.

— Ильмо, я должен туда пойти.

— Не глупи, Костоправ. Что ты сможешь сделать?

— Если я смогу спасти хотя бы одного ребенка…

— Я пойду с ним, — заявил Ворон. В его руке появился нож. Должно быть, он обучился этому трюку у фокусника. Он показывает его, когда нервничает или сердится.

— Надеешься запугать двадцать пять человек?

Ворон пожал плечами.

— Костоправ верно сказал, Ильмо. Это необходимо сделать. Есть вещи, которые нельзя спускать.

— Тогда мы пойдем все, — сдался Ильмо. — И молитесь о том, что они не настолько пьяны, чтобы не отличать друзей от врагов.

Ворон пришпорил лошадь.

Деревня оказалась порядочного размера — до прихода Хромого в ней было две сотни домов. Половина уже сгорела или догорала. Тела убитых усеивали улицы, их незрячие глаза облепили мухи.

— Тут нет мужчин призывного возраста, — заметил я.

Я спешился и опустился на колени возле мальчика четырех-пяти лет. Его череп был разбит, но ребенок еще дышал. Рядом со мной присел Ворон.

— Я бессилен, — признался я.

— Можешь окончить его мучения. — В глазах Ворона блеснули слезы. Слезы и гнев. — Такому нет оправдания. — Он подошел к трупу, лежащему в тени.

То был парнишка лет семнадцати в куртке рядового армии мятежников, и умер он сражаясь.

— Наверное, ему дали отпуск, — сказал Ворон. — И всю деревню защищал один мальчишка. — Он вынул из мертвых пальцев лук, согнул для пробы. — Хорошее дерево. Пара тысяч таких луков способна наголову разгромить армию Хромого. — Он перебросил лук через плечо и прихватил колчан парнишки.

Я осмотрел еще двух детей, но им уже ничто не могло помочь. В сгоревшей хижине я заметил старуху, которая пыталась заслонить своим телом младенца. Тщетно.

Ворон источал отвращение.

— Твари, подобные Хромому, — процедил он, — создают себе двух врагов на месте каждого уничтоженного.

Я услышал где-то впереди приглушенный плач, ругань и смех.

— Пойдем посмотрим, что там.

Возле хижины мы наткнулись на четверых мертвых солдат — работу парнишки.

— Хорошо стрелял, — заметил Ворон. — Дурак несчастный.

— Дурак?

— У него не хватило ума смыться. Может, и остальные не так пострадали бы. — Сила его эмоций удивила меня. Какое ему дело до парня, воевавшего не на нашей стороне? — Мертвые герои лишаются второго шанса отличиться.

Ага! Он проводит параллель с событиями из своего таинственного прошлого.