Галина Гончарова - Учиться, влюбиться... убиться?

— Уведи меня отсюда, — почти простонала я, повисая на ком-то. — Я не могу!

Тёрн подхватил меня на руки и понес обратно. Туда, где в воздухе висело мерзкое синеватое пятно. Лерг и Лютик отгоняли всех, кто пытался что-нибудь наколдовать даже для анализа.

— Ты ранена? — рванулся ко мне Лерг.

— Я в норме. Ребята, диплом у нас в кармане. Этот сволочной коэффициент так извращает заклинание, что просто с ума сойти!

— Ёлка, об этом поговорим потом, — перебил меня Тёрн. — Сейчас у меня другой вопрос. Остался след заклинания. Ты можешь пройти по нему?

— Могу. Но не прямо сейчас. — Я посмотрела на него и вздрогнула.

Темно-фиолетовые глаза элвара сейчас были глазами самой смерти. Я поспешно зажмурилась, пока от страха не растеряла все магические способности.

— Когда?! — прозвучал над моим ухом вопрос.

— Примерно через два часа. Нам надо разобраться, что я наворотила, ввести заклинание переноса и проверить все это на макете. Иначе с нами произойдет то же, что и с…

— Успокойся. — Тёрн коснулся губами моей щеки. Он опять прочитал мои мысли. Я ужасно переживала из-за убийства человека, но еще больше из-за смерти главного источника информации. — Ничего важного она не сказала бы. Верена ненавидела не-людей. В юности она встречалась с вампиром, но он отказался дать ей мутаген. Отговорился контролем рождаемости и все такое. Потом бросил ее и через два лунных круга женился на ее подруге, которая стала вампиром. По любви. С тех пор Верена смертельно возненавидела вампиров, оборотней, элваров, да вообще всех не-людей, и когда ей предложили деньги за предательство, она согласилась. Она докладывала обо всем, что происходило в Универе. Доложила обо всех группах, которые ваш директор отправил за оборотнями, кстати, и о вашем побеге тоже. Вас не спасло даже твое отвратительное знание географии и милосердие. Нам не повезло или повезло — это уж как сказать. В таверне ожидали именно нас. Ну, о своей скромной роли я рассказывать еще раз не буду. Но мы избежали опасности. Она докладывала и обо всем остальном. О нашем местонахождении, планах, обо всем, что могла узнать.

— А кому?

— Этого я не знаю. Она тоже не знала имени, — покачал головой Тёрн. — Даже не видела ни разу. Просто силуэт в плаще до пола.

— И в капюшоне?

— Естественно. С тем же успехом это может быть элвар — и эльф, человек — и гном на ходулях.

Я только покачала головой. Да, чем дальше, тем чудесатее.

— Именно. Даю тебе два часа, и будь готова перебросить нас к Деркаану.

— Переброшу. Поговорю с магистрами — и перебросим. А что потом?

— А потом все будет просто. Армия, победа, удар, коронация, казнь…

— Чья?

— Коронация — Дейла. А казнь… неужели не найдем кого?

— Жива?

Магистр Фейрл бесцеремонно схватил меня за руку, нащупал пульс.

— Ага. Норма.

И тут же сильные пальцы ухватили меня за ухо. Я аж взвизгнула от боли.

— Если ты, поганка безмозглая, еще раз позволишь себе такое обращение с чужими заклинаниями, если ты не научишься думать своей пустой головой, если ты…

К концу длинной и содержательной речи я поняла: тупее меня только сосны. Потому что в дереве мозгов нет. А ухо вообще болело.

— Оторвете же! — возмутилась я.

— Сам оторву — сам и починю, все равно мне тебя собирать, если что, — парировал магистр. — Ну что ты наворотила?

— Я решила, что такие заклинания на кого-то завязаны.

— Она решила! Небо на землю упало!

— Ну и попробовала заклинание отслеживания, введя в него поправку.

— А то, что и без тебя бы разобрались?

— Так не разобрались же…

— Ну да! А ты у нас самая умная! И ты хорош! Мальчишка! Ты на что ее подбиваешь?!

— Э… — замялся Тёрн.

— Эвхаар, — передразнил магистр. — Открывать проход будут маги, закончившие Универ и получившие свой диплом. Боевики с опытом работы. А вы, сопляки, даже близко к нему не подойдете!

Я зашипела как гадюка.

— Пока от меня пользы больше, чем от всех дипломов.

— Хочешь прославиться посмертно? Учти, если я скажу пару слов магистру Истрону…

— Он меня все равно будет любить.

— Неисправима. Хирургически, что ли, попробовать?

— Купированием огрызка совести?

— Отрезанием головы. И поставь ее на землю, не видишь разве, что она вполне здорова. Просто ей у тебя на руках лежать понравилось!

Я вспыхнула.

Ну, понравилось. Меня, между прочим, на руках часто не носят! Почему бы и нет?

«После войны еще поношу…»

«Ловлю на слове…»

— Но на всякий случай отнеси ее в госпиталь, пусть пока побудет под наблюдением.

— Да я здорова!

— Да неужели? А профилактическую клизму не хочешь?

— Не хочу.

— Еще одно слово — и получишь. С перцем.

Я скорчила рожу. Знаю магистра — он не шутил. Вообще не шутил.

Как я ни сопротивлялась — меня-таки оттерли в сторону и стали планировать операцию.

Защита больше не была для нас непреодолимой, некроманта, правда, пока не поймали, но еще отловим. И он горько пожалеет о своем решении помогать Деркаану. Точно.

А через два часа, когда отряды начали готовиться к выступлению, подошел Лютик.

Эйверелл Эстреллан эн-те Арриерра, известный под прозвищем Тёрн, запустил обе руки в гриву волос, помассировал голову… щас! Легче не стало!

Стало только противнее.

Ощущение дурноты и нереальности происходившего только усиливалось.

Брата больше нет.

Родители умерли.

Убиты.

Он никогда больше не услышит маминого ласкового «мой маленький гений», не увидит, как смеется отец, не хлопнет по плечу брата… никогда.

Их больше нет.

Они ушли.

И это невосполнимо.

Хотя… и про него говорили, что он мертв, так, может быть, родители…

Нет!

Нельзя надеяться на лучшее. Телепату — вдвойне нельзя. Такая надежда ломает не хуже сухого печенья. Страшно это…

А еще страшнее осознание другого.

Он — один. Совсем один.

И больше никого у него нет на этом свете.

Вообще никого.

Никто его не любит, никто не будет встречать дома, никто не улыбнется, никто никогда… телепата не могут любить. Могут только пытаться использовать, но и то — вряд ли.

Боги, как же больно, как больно…

Никто.

Никогда.

Одиночество.

А впрочем, нет!

Есть хотя бы один человек, которому безразличны все его таланты.

Которой.

Ёлка.

Смешная растрепанная девчонка, рядом с ней тепло и весело. У нее настолько детская и чистая душа, что даже становится страшно — как можно выпустить в этот жестокий и грязный мир такого ребенка?

А она смотрит своими ореховыми глазами, улыбается — и удивленно поднимает брови.

А что — ты можешь выудить из моей памяти что-то интересное? Да на здоровье!

Ребенок. Добрый, ласковый, шальной, решительно не желающий взрослеть…