Робин Маккинли - Красавица

– Нет. Они повинуются не желаниям моим, а приказам.

Я сочувственно опустила глаза, но книги – ряды книг – безо всякого зазрения совести требовали моего внимания. Я завороженно двинулась к ближайшему стеллажу.

– Даже не представляла, что на свете может быть столько книг, – мечтательно протянула я.

– Их на самом деле и нет. – Ответ Чудища прошел мимо моего сознания.

Я вытащила наугад какой-то том и открыла титульный лист. «Полное собрание стихотворений Роберта Браунинга».

– Даже не слышала о таком, – пробормотала я озадаченно. Вот тебе и раз. Грош цена моей начитанности. Чудище молчало, глядя на меня изучающе. Поставив Браунинга на место, я вытащила другую книгу – «Приключения Шерлока Холмса». Потом еще одну – «Письма Баламута». Потом «Ким». – Редьярд Киплинг, – растерянно прочитала я. – Это автор? Слыхом не слыхивала ни про одну из этих книг. И бумага такая необычная, и буквы. Странно как…

– Ничего странного, – откликнулся хозяин. Мне не понравились довольные нотки в его голосе – потешается над моей растерянностью? – Эта библиотека… – он помедлил, – в общем, многие книги здесь еще не написаны. – Я непонимающе посмотрела на него, сжимая «Кима» в руке. – Когда-нибудь их обязательно напишут, не волнуйся. Попробуй почитать Браунинга, – посоветовал он после секундного раздумья. – Он довольно понятный. Я и сам люблю его стихи.

Я думала, что пора уже перестать изумляться бесчисленным чудесам этого замка, но оказалось, не тут-то было. Потрясенный ум ухватился за наиболее подвластное пониманию.

– Ты читаешь книги? Переворачиваешь страницы? – вырвалось у меня.

От рокота камнепада, означавшего у Чудища добродушный смех, по спине побежали мурашки.

– Да, в некотором роде. Мои самые любимые книги ты легко отличишь по обтрепанным корешкам и обложкам.

Я в недоумении медленно подняла на него глаза. Он вытянул руку, откинул с запястья кружевную манжету и растопырил пальцы. Кончики слегка поблескивали.

– Они втягиваются. Не до конца, как у кошки, но все же. – Задрожав, пальцы выбросили пять длинных, шестидюймовых, изогнутых клинков. На указательном и большом они смыкались. – Очень велик соблазн изорвать книгу в клочья, когда собственная неуклюжесть мешает перевернуть страницу, – прищелкнув когтями, продолжал он с легкой усмешкой. Он так редко рассказывал о себе. Внезапно голос его снова погрустнел и посуровел.

– Прости, – сказала я, ничуть не испугавшись, но устыдившись за свои необдуманные слова.

– Не извиняйся. – Когти втянулись, и рука повисла вдоль тела. – Я не против с тобой поделиться. Но может быть, тебе неприятно?

– Нет-нет, – по привычке ответила я и тотчас же, хоть и с некоторым запозданием, осознала, что действительно не испытываю неприязни и страха. – Совсем нет.

Наши взгляды встретились. Солнце заглянуло в окно, а потом неслышными шажками подобралось по мозаичному полу к нам и зажгло сапфировым огнем плечи синего бархатного камзола.

– Солнце! – воскликнула я. – Смотри, дождь прошел. – Я шагнула к окну, и Чудище следом за мной. Сад блестел, даже башни помолодели, окунувшись в эту весеннюю купель. – Я все-таки смогу погулять с Доброхотом.

– Да. Он, наверное, тебя заждался. – Непринужденность исчезла. – Тогда прощаюсь с тобой до вечера.

Он повернулся к выходу.

– Нет, постой! – Я протянула руку и едва коснулась бархатного рукава. – Постой. Доброхот примет того, кого приняла я. Пойдем с нами.

Чудище покачало головой:

– Спасибо за радушное приглашение, но нет. Это лишнее и, уверяю тебя, ни к чему хорошему не приведет. Увидимся вечером.

– Пожалуйста! – попросила я.

– Красавица, я не смогу тебе отказать. Поэтому не проси. Доброхот любит тебя. Не надо из прихоти губить его доверие.

– Пожалуйста. Я прошу.

После минутного молчания он проговорил, словно слова тянули из него клещами, как благословение от черного колдуна:

– Изволь. И заранее прости.

– Тогда пойдем.

Я вышла в коридор и повернула в противоположную от портретов сторону. Чудище следовало за мной. Как обычно, за ближайшим поворотом оказалась моя комната, а уж от нее я без труда спустилась по парадной лестнице к входным дверям. Там я задержалась, дожидаясь Чудища. Когда он молчал, одно его присутствие нагнетало напряжение в комнате. На меня словно грозовая туча надвигалась.

Мы вышли на парадный двор. Моей щеки коснулась влажная прохлада.

– Только не в конюшне, – предостерег мой спутник. – Дай бедняге простору. Я подожду вас здесь. – Он прошествовал мимо конюшенного крыла и уселся на скамью в противоположной части сада.

Я пошла за конем.

Доброхот встретил меня радостно, с нетерпением ожидая выхода на прогулку. Я же, наоборот, готова была пожалеть о своей опрометчивости, проникаясь постепенно опасениями Чудища. Доброхот слишком умен, чтобы лезть в драконью пасть по моей прихоти. Но уже ничего не поделаешь. Поразмыслив, я надела на коня седло и узду. Если он заартачится, пешей я с ним не слажу, а в седле хотя бы продержусь рядом (хотелось бы), пока он не поддастся на уговоры. Боже мой. И надо было Чудищу так некстати впасть в уныние…

Доброхот слегка удивился, что его седлают так рано, но рвения не утратил. Когда дверь конюшни начала отворяться, он зафыркал и натянул поводья. Заподозрив неладное, я взлетела в седло еще на пороге. Едва высунувшись из двери, Доброхот шумно захрапел, раздувая ноздри, и мотнул головой в сторону скамейки, где дожидалось Чудище. Я почувствовала, как он каменеет у меня под рукой, и увидела белок испуганно косящего глаза. Дверь за нами бесшумно закрылась, дохнув мне в затылок теплым сенным запахом. Доброхот не сводил глаз с Чудища и обиженно храпел. На губах выступила пена. Я подтянула подпругу и, сказав себе: «Ну что ж, была не была!» – тронула поводья.

Двор шириной в двести шагов мы пересекали добрую четверть часа. Взмокший, весь в мыле, несчастный конь мало-помалу продвигался к заветной скамье. Я шептала ему ласковые слова, но впервые в жизни он и ухом не вел в ответ. Он повиновался – и только. Все его внимание было приковано к темной фигуре, раскинувшей руки вдоль беломраморной спинки.

В пятидесяти шагах от грозной Немезиды Доброхот остановился, отказываясь идти дальше. Мы застыли, как изваяние, выясняя, кто кого переупрямит. Стиснув бока Доброхота коленями до ноющей боли в ногах, я пыталась поводьями послать его вперед, но он намертво закусил удила, и я чувствовала по нарастающей дрожи, как овладевает им паника.

– Не шевелись, – отдуваясь, велела я Чудищу. – Получилось труднее, чем я думала.

– Хорошо. Я и не ожидал, что он так близко подойдет.

Услышав голос Чудища, Доброхот растерял остатки самообладания. Он взвился на дыбы, так круто, что я упала ему на шею, испугавшись, как бы он не завалился на спину, и истошно заржал. Крутнувшись на задних ногах и чуть не выкинув меня из седла, в два скачка он оказался на противоположном конце двора – в самом начале нашего долгого и трудного пути.