Рената Еремеева - Когда Хранитель слеп (СИ)

– Это не твое дело! – шипел он ей в ухо.

Преодолев потрясение, Майя, наконец, вспомнила о подруге.

– Где Флер? – спросила она.

– Хм-м… – неопределенно протянул Фалькон, – здесь много залов. – И его тон уже не казался таким же искренним и безобидным, как раньше. – Сейчас, скорее всего, она проходит обряд Посвящения.

– Что? Какой еще обряд? Ты о чем? Вы и ей крылья отрубите? Но у нее же нет крыльев! – испугалась Майя.

– Обряд Посвящения, чтобы стать нашей сестрой не на словах, а на деле, чтобы быть единой с нами – духом. Ее очередь следующая. Пойдем, – усмехнулся Фалькон.

3

Фалькон и Майя стояли пред арочным входом, занавешенным тяжелыми темно-красными портьерами. Юноша галантно приподнял край занавеса, приглашая Майю в зал. Девушка вошла и сразу же увидела Флер, новую, преображенную, но узнаваемую и по-прежнему родную. Лицо ведьмы просветлело. Эльфиня тоже сделала к подруге шаг, но не улыбнулась ей в ответ. Мрачную решимость выражало лицо Флер. Эльфиня вскинула руку, и из ее пальцев вырвались темно-зеленые стебли. Словно змеи, они опутали ведьму. Майя почувствовала, как обожгло ее, будто крапивой, как расползается по ней холодок, как немеют мышцы. Ведьма не могла пошевелиться и совсем не ощущала тела – оно как будто окаменело и не слушалось ее.

Ритуальный зал был освещен множеством настенных светильников и громадной, низко свисающей люстрой из красного хрусталя. От дрожащих огоньков свеч на черных стенах зловеще плясали красноватые рефлексы, от которых все казалось забрызганным кровью. Прямо в центре зала, на полу, выложенном серыми плитами, был выбито углубление в форме огромного геральдического креста, конец которого почти упирался в дверь с зеркально отражающей поверхностью. Вокруг этого крестообразного канала стояли двенадцать девушек, таких же опутанных и парализованных ядовитыми лианами, как и Майя.

– Итак, Флер, тебе предстоит пройти ритуал посвящения в калу, – сказал Фалькон. Его лицо кардинально переменилось: из внимательного и трогательно-заботливого оно сделалось вдруг насмешливым и буднично-скучающим. – Чтобы стать по-настоящему сильной, нужно выстрадать, нужно научиться принимать самые тяжелые решения. Нужно закалить душу, и делать это приходится порой с помощью страшных поступков – убийства, предательства, подлости… Если ты выкупалась в грязи и не потеряла себя, значит, ты сильна, значит, ты не зря живешь. Сейчас тебе, Флер, предстоит сделать выбор, возможно, самый непростой выбор в твоей жизни, – говорил он, разгуливая вдоль длинного ряда своих пленниц. – Все эти девушки чисты и невинны. Они еще не знают радости плотских утех и никому не причинили зла. Им незнакомо ощущение падения в бездну после каждой капли пролитой крови… Эти девушки рождены уже после становления Дрэймора, теми, кто смог укрыться в отдаленных уголках и выжить. Они не видели и толики того ужаса, который пришлось пережить обитателям Гринтайла, – юноша взглянул на искаженное разочарованием и неверием в происходящее лицо Майи, и его повседневное спокойствие куда-то улетучилось. Он продолжил, стараясь больше не смотреть на ведьму. – Их безмятежность и чистота – не более, чем глупость, вытекающая из абсолютного незнания жизни. Такое существование – удел большинства. – Убей каждую из них – и ты познаешь ужас бытия, ты познаешь ту сторону жизни, которая ведома немногим. Убив, ты будешь страдать, но именно это возвысит тебя и сделает личностью. Мир героя – это мир тьмы. А эти добрые девушки – они просто пустышки, их существование бессмысленно. А присущие им якобы добродетели – в действительности просто ханжество и позерство. Их переживания мелки и банальны, они не имеют ничего общего с теми, которые испытываешь ты, совершив нечто поистине весомое, что может всколыхнуть твои чувства до глубокой скорби и бесконечной вселенской тоски. Ибо радость – не для избранных. Радость лишена величия.

Затем Фалькон обратился, наконец, к несчастным жертвам. Ему удавалось быть слегка ироничным и отстраненным. Не глядя на их полуобморочные мелово-бледные лица, он продолжал лицедействовать и декларировать постулаты философии калу, но какое-то явное неудовлетворение, фальшь ощущались в голосе Фалькона.

– Наша Флер сама отбирала каждую из вас для этого ритуала! Ваша мнимая значимость раздражала ее. Месть таким, как вы, – вот высшее наслаждение!

Флер в черно-зеленом платье, такая неприступно величественная и неумолимо карающая, двинулась к первой жертве, в руке она сжимала большой с изогнутым лезвием нож. Точнее сказать, ей хотелось выглядеть именно так, но страх и неуверенность были написаны на ее лице, и у нее не получалось их скрыть. Ее руки были влажными от пота, ее тело сотрясала мелкая дрожь. Прежде, чем приступить к действиям, она посчитала нужным произнести обвинительную речь.

– Ваша проблема в том, что вы слишком много о себе мните. Ваше деланное великодушие не стоит и ломаного гроша! Вы просто хотите выделиться среди других. Я знала многих, таких как вы. Они упрекали меня в трусости, глупости и малодушии, – Флер говорила дрожащим, срывающимся голосом, почти плакала. – Но почему я должна жертвовать чем-то ради других? Я никому ничем не обязана. Я сама выбираю, как мне жить. Но почему меня осуждают за то, что я не поступаю, как вы? Вы просто заставляете других выглядеть на вашем фоне ничтожествами.

Обида, какая-то детская обида не давала ей покоя и выливалась в тайную, скрываемую даже от себя, ненависть к себе и к окружающим.

Фалькон тем временем совсем забылся. Перестав изображать самодовольство, он с небрежным интересом наблюдал за Флер.

– Вы не умнее и не лучше меня ни в чем! Что бы вы там о себе не думали и не говорили! – тут Флер, подняв над собою оружие, с отчаянным остервенением бросилась на Майю…

Фэл мгновенным рывком подскочил, чтобы схватить ее за запястье, но… понял, что делать это бессмысленно. Флер сама вдруг встала, как вкопанная, и замерла с поднятой рукой. Майя, широко распахнув глаза, потрясенно перевела взгляд с лица подруги на кривое лезвие, и крайнее недоумение застыло в ее поднятых бровях и полуоткрытом рте.

Флер, растерянно опустила руку и, вжав голову в плечи, отошла в сторону. Сомнение вдруг всколыхнуло в ней такое ясное и утвердившееся сознание правоты.

– Я не могу, – пожаловалась она, – Я опять не могу! – и зарыдала в голос, закрыв лицо руками.

Фалькон тяжело вздохнул. Его вдруг пронзила невыразимая тоска и презрение к себе. Что он тут делает? Зачем ему все это нужно? Как нелеп этот спектакль, которым он хотел заманить всех троих сюда, в этот зал. И все для того, чтобы они вошли в Лабиринт Зеркал, сами вошли, без принуждения, как будто бы случайно или в попытке бегства... Противоположная дверь из зала ведет как раз туда. Но где же эта Моран? Как долго она блуждает по его следу… Не кстати, совсем не кстати, задерживается волчица! Из-за нее затягивается это дурацкое представление. Быстрей бы уж пришла, чтоб покончить со всем этим…