J.M. - Убийца теней

И пошли. Стражники по бокам, Лорк посередине. Прямо как преступника настоящего повели... Но не по самым главным улицам, окольными путями, мимо домишек с огородами, на которых если и есть кто, то из-за заборов не выглядывают, работой заняты. Видно, велено стражникам лишних зевак не привлекать.

"А если бы пошла со мной Ярла, - подумалось Лорку, - да увидела такую вот картину, как меня под конвоем ведут - что бы делать стала?" Может, и не сдержалась бы, полезла отбивать. Нажила бы неприятностей... Уж больно отчаянная она. От этих мыслей потеплело на душе. Даже чуть было улыбка на губах не появилась. И понял Лорк, что после того как с ней познакомился, меньше одиночества стало в его жизни.

Вот и дошли до братства. Узорные стены храма, жилой дом и подсобный с его высокой башней, в нижних этажах которой - мастерские переписчиков рукописей и художников, делающих образа, а в верхнем - библиотека. В потемневшее, полное сгустившихся туч небо уходит башня, кажется выше, чем на самом деле есть. Сколько лет братство ему, Лорку, домом было? Чем теперь станет? Тюрьмой?..

У входа в дом первого священника, выстроенный за общим жилым, с кельями братьев, Лорка с рук на руки передали брату Эйлолу. Вот уж кого меньше всего хотелось видеть - брат Эйлол и в прежние-то времена без малейшего дружелюбия относился к Лорку, а сейчас и вовсе хмуро, с осуждением посмотрел. Заговорить с ним Лорк даже не пытался.

Эйлол привел пленника в кабинет отца Воллета. Эта комната могла бы показаться аскетичной - тут была только самая необходимая мебель простых форм, никаких украшений вроде картин, ковров или статуэток. Но бросалась в глаза позолота на канделябрах, ручках шкафов, на огромном знаке веры Двух Берегов, что висел на стене над письменным столом. Мебель при всей своей простоте была из дорогого дерева. Стоящие в шкафу за стеклянными дверцами шкатулки для реликвий и переплеты священных текстов сверкали драгоценными камнями. Но это совсем не та роскошь, какую можно видеть во дворцах вельмож, легкая, несерьезная, самодовольно-жизнерадостная, а какая-то мрачная, тяжеловесная. Она как бы говорила: да, я имею право здесь быть, пусть злословят враги. Я здесь во славу Творца.

В углах кабинета собрались тени, словно сумерки тут наступили раньше времени.

Лицо первого священника было бледнее и строже обычного, а взгляд его глаз почти ощутимо обжигал. Лорк попробовал представить, что видят такие, как Ярла Бирг, когда смотрят на таких, как отец Воллет. И ему стало не по себе, легкая волна дурноты подступила к горлу. Кто кроме троих двухбережных братьев сейчас в этом кабинете? Сколько их? Как они выглядят? Что нужно, чтобы они потеряли связи со своим хозяином, чьей энергией питаются, и превратились в чудовищ, которым потребуются жизни других людей? От этих мыслей даже невольный страх за собственную судьбу почти оставил Лорка.

Брат Эйлол, доставивший пленника, повинуясь повелительному движению руки Воллета, поклонился и вышел за дверь. Первый священник помедлил еще немного, потом заговорил:

- Видит Творец, Лорк, я не хотел, чтобы дошло до такого.

Лорк не ответил. Разговаривать бесполезно... Ярла права - этого человека невозможно ни в чем убедить или разубедить. По крайней мере, другому человеку это не под силу. А смог бы подвигнуть его к каким-то переменам бывший его ларв-паразит, если бы в виде ночной твари предстал перед ним?.. Но что об этом думать, если шанс упущен.

- Я доверял тебе. Я надеялся, мне удалось победить ту злобную природу, что от рождения в тебя проникла.

Доверял. Теперь Воллет говорит о доверии, хотя приказ пойти к Талвеону после происшествия с книгой был явной провокацией.

"Он всю жизнь искал предлог позначительнее, чтобы со мной расправиться. Но почему? Чей я на самом деле сын, что сделали ему мои родители? Ответ скрыт где-то в их прошлом, потому что я не причинял ему никакого вреда. Само мое существование не дает ему покоя, вот и все".

Лорк не знал, как режет глаза Воллету золотой цвет его волос, такой же яркий, как был у его матери. Зато он явственно ощущал произошедшую с ним перемену. Три дня назад он если не полностью, то во многом признавал власть Воллета над собой и чувствовал перед первым священником благоговейный ужас. Теперь он стал свободнее душой. От благоговения не осталось и следа. Но за духовную свободу пришлось поплатиться физической.

Что же, дать Воллету лишний повод для обвинений? Промолчи сейчас Лорк - свою участь не облегчит, это уже ясно. Даже если о сочинении Талвеона первый священник не подозревает, и оно неприкосновенным хранится у Ярлы, Воллету самовольных визитов Лорка в библиотеку и тюрьму хватит, чтобы приписать ему все мыслимые и немыслимые грехи. Так что молчать и с покорностью принимать необоснованные нападки смысла нет.

- Я не сын злого духа, отец Воллет, - голос прозвучал на удивление твердо.

Но Воллет только скорбно улыбнулся.

- Еще бы ты это признал, когда злой дух полностью завладел твоей душой.

Снова мелькнула мысль о побеге. Дверь не заперта. Конечно, со связанными руками чувствуешь себя беспомощным, но если удастся уйти подальше от братства, можно будет сообразить, обо что перепилить веревку.

Но первый священник все прочел в душе Лорка словно в открытой книге:

- Лучше не пытайся.

Ну да. Наверняка брат Эйлол не убрался, а стоит под дверью. Удаляющихся шагов слышно не было.

- Я все-таки дам тебе еще время на раздумья, Лорк. Я взываю к человеческой части твоей души, если демон еще не окончательно пожрал ее: борись и победи. Поговорим завтра. У тебя будет возможность отказаться от слов, которые ты сейчас произнес, и покаяться во всем. В том, что внимал речам еретика и сам впал в ересь, и во всем прочем. После чего добровольно согласиться на вечное покаяние во имя спасения.

Вечное покаяние во имя спасения. Это значит, что его засунут в одну из тех рукотворных пещер под стенами главного городского храма, тесных подвальных клетушек, которые связаны с миром только крошечными зарешеченными окошками. Засунут и замуруют там наглухо, заложат камнями вход. Есть он станет то, что милосердные горожане бросят ему в окно, как подаяние. И единственный свет, который он будет видеть до конца своих дней - свет из этого же окошка. Единственной одеждой и в жару и в мороз послужит жалкий клочок тряпья на бедрах. В тесноте, в смраде собственных испарений он будет сидеть и молиться... молить о смерти?

Такое заточение некоторые действительно принимают добровольно, ищут в нем спасения души. Считают себя достаточно стойкими для этого - и, может, таковы они и есть. Но другие... провинившиеся братья - они каются, признают свою вину и тоже как будто соглашаются на плен по своей воле. Как будто... то есть, другого выбора у них нет. То есть... один-то другой выбор есть всегда, но больно уж он страшный. Не у каждого духу хватит...