Марек Гот - Я не люблю пятницу

— Болтун, ты знаешь, что должен делать. Иди распорядись. Я хочу, чтобы людей, принимавших участие в поджоге "Овцы и мельницы", доставили ко мне живыми. Скажи, что заплачу по десять монет за каждого целого.

Болтун вышел и новый глава Семьи обратился уже ко мне:

— Хотите задержаться? Предупреждаю — потом вам придется сильно поторопиться. Я должен буду предпринять какие‑нибудь действия для вашей поимки, иначе меня просто не поймут наверху.

— Пожалуй, нет. Я отправлюсь сразу. А как вам Болтуна удалось завербовать?

— Безо всяких усилий. Он доброволец. Дело в том, что когда господин Ярек Шлимманн был молодым солдатом Семьи, он неудачно пошутил. Такое случается. Но господин Нагзон, бывший в то время лейтенантом, посчитал себя оскорбленным и лично отрезал язык господину Шлимманну. Взамен языка Шлимманн получил свою теперешнюю кличку, и он до сих пор считает, что это был неравноценный обмен. Тем не менее, когда Нагзон стал Большим, Болтун служил ему верой и правдой, не помышляя о мести. Однако Большой и тут исхитрился все изгадить. Он убил девчонку, в которую Болтун был влюблен. Удивлены? Зря. Такое тоже случается и влюбляются даже такие, как Болтун. Девочку вы, кстати, знали. Вы у нее останавливались на ночь после того, как убили Креста. Кира Риг. У нее было заведение в Центре.

Мне стало совсем паршиво и я опустился на стул.

— Ее убили из‑за меня?

— Ну–у… Да. Я думаю — да. Но если вас волнует, что Болтун винит вас в ее смерти… — он умолк и внимательно поглядел на меня. — Нет. Я вижу, что вас волнует вовсе не это. Простите, но тут я помочь не могу. Могу только сказать, что самому Бобо такая идея в голову прийти не могла. У меня есть кое–какие мысли…

— Покороче.

— Последние несколько недель Большой крепко снюхался с нашим бургомистром. У них и до этого были общие дела, так что я особого внимания на это не обратил, а зря. Все эти новые люди, убийство Юла и этой девочки — подача с той стороны поля. Уверен. Кстати, что вы собираетесь делать с этим Снейком?

— А с ним что не так?

— Да все, вроде, так… Но "Поросенок и соловей"…

— Оставьте его. Пусть работает. Все. Прощайте. Меня не убьют, если я выйду через парадный вход?

— Мои люди — нет, а людьми Большого Болтун уже занялся. Думаю вам нечего опасаться. Прощайте, и надеюсь, что мы больше не увидимся.

Я лежал на жесткой кровати и страдал от похмелья. Надо было попытаться собрать организм в кучу и доползти до бара, который находился на первом этаже, но меня начинало тошнить от одной мысли об этом. Вообще‑то меня начинало тошнить от любой мысли. С трудом подняв руку, я поглядел на хронометр. Половина девятого. До прихода мальчишки–коридорного с выпивкой и газетами оставалось еще полтора часа. Нужно вставать. Тем не менее, никаких попыток к вставанию я не предпринял. Полежу еще немного, а потом все как‑нибудь образуется. Терпение — первая добродетель разведчика.

В Лиа Фаль я находился уже две недели. Отвратительный и сумасшедший город с отвратительными и сумасшедшими жителями. Впервые я в него попал, когда мне было лет двенадцать–тринадцать. Тогда, помню, он мне понравился — шум, гам, масса необычных существ и вещей. Прямо бесплатный цирк под открытым небом. В Лиа Фаль, как в сточную канаву, стекались отбросы со всей Федерации. Такого количества нищих, бездомных, наркоманов, калек и припадочных не было ни в одном городе. Это с одной стороны. С другой — такого количества чокнутых старых миллионеров, красивых и доступных женщин, а также юных наследников огромных состояний, одуревших от шальных денег, тоже не было ни в одном городе. Постоянные шествия, представления, фейерверки… Лиа Фаль был праздником, который всегда с тобой. Независимо от того, хочешь ты этого, или нет. Это был город фантастических денег. Состояния создавались за один день и прожигались за час. На сумму, которую я платил за сутки проживания в этой паршивой гостинице, Лео Лев мог бы жить целый год.

В дверь осторожно постучали. Я снова взглянул на часы. Для коридорного слишком рано, значит похмелье могло подождать. Стараясь не задеть многочисленные пустые бутылки, я вытащил из‑под кровати меч, и на цыпочках подошел к двери. С той стороны было тихо. Я погремел цепочкой и снова послушал. Тихо. Никаких попыток немедленно открыть дверь и выпустить из меня кишки. Мы с дверью еще немного поиграли в молчанку и, наконец, она сдалась.

— Открывайте, Питер, — произнес негромкий голос, — открывайте и постарайтесь не убивать меня сразу.

— Убирайтесь к дьяволу, Карелла — головная боль, собравшись с силами, вновь навалилась на меня.

— Нам надо поговорить.

— Поговорите с барменом внизу, если совсем уж невмоготу. Убирайтесь.

— Хорошо. Только приоткройте дверь на минуточку.

Я щелкнул замком. В щель просунулась рука с бутылкой.

— Коридорный сказал, что вам не помешает. Подождите, я и газеты передам.

— Черт с вами, заходите, — я тяжело вздохнул.

В бутылке оказался джин. Я хлебнул прямо из горлышка и уселся за стол, на котором среди пустых бутылок, стаканов и газет валялся заряженный арбалет. Виктор присел напротив. Он был гладко выбрит, подстрижен, благоухал одеколоном и одет в темно–серый дорогой костюм. Я являл собой полностью противоположную картину. Помолчали. Первая порция начала действовать. Я плеснул себе в стакан и вытянул ноги.

— Ну?

— Ничего. Ровным счетом ничего. Я зашел узнать, как у вас дела и выразить свои соболезнования. Мне очень жаль Юла и Марту.

— Вы тоже приложили к этому руку, но все‑таки основная вина лежит на мне.

Карелла промолчал и уже за это я был ему благодарен. Если бы он запричитал "ой, Питер, ну что вы, как вы можете, причем здесь вы", то я бы просто спустил его с лестницы.

— Не ожидал, что вы направитесь в Лиа Фаль. Для меня вы как‑то слабо ассоциируетесь с этим городом.

— Мерзкий город.

— Тогда зачем вы здесь? Я не настолько самоуверен, чтобы думать, что вы дожидаетесь меня.

— Нет. Я дожидаюсь не вас.

— Знаете, Питер, иногда с вами очень сложно разговаривать. Собственно, очень сложно с вами разговаривать всегда, но иногда, как вот сейчас, просто невозможно.

— Найдите другого собеседника, только и всего.

— Алиса как‑то сказала, что вы как голем. Неживой. Бесчувственный. Вы даже злитесь как‑то механически. У меня от вас иногда мороз по коже. А еще мне иногда кажется, что вы просто не можете испытывать никаких эмоций, — он выжидательно уставился на меня.

— Вам не все ли равно?

— Не знаю. Наверное, нет. — Карелла подвинул к себе бутылку, стакан, налил и выпил. — Я могу вами чем‑нибудь помочь?

— Нет.

— Может вам нужны деньги? Я начал судебный процесс, так что я снова богат. Пока что не так, как прежде, но достаточно богат…