Токацин - Чёрная река

Шелест и шипение были ей ответом. Кто-то тяжело вздохнул в темноте. Кесса, не дыша, сделала ещё один шаг, — до бойницы оставалось всего ничего.

— Нет, — сказала Миннайлан. — Пока мы живы — ничего такого не будет. Ни пепла, ни обглоданных костей. Все пернатые вылупятся в срок, и созреет икра на ветвях и под водой, и холги будут стоять тут ещё много тысяч лет. Мы не оставим вас!

Невидимое во мгле существо с присвистом выдохнуло, зашуршали тяжёлые перья. Кесса высунулась в бойницу, досадуя на узкий лаз, — ей прищемило уши.

— Разумеется, — сказала эльфийка. — Доспехи для тебя готовы, и я покажу, как надеть их. Может быть, мы будем сражаться вместе… но есть маги и получше меня. Ты очень силён! И твой хвост, и лапы, и грудь, и брюхо… и когти — каждый подобен мечу Илирика! Оставь тревогу, лесной воин. Это Волне следует нас бояться.

Теперь Кесса видела, с кем она говорит, — огромная серая тень замерла у стены, и длинные отточенные когти, чуть прикрытые перьями, блестели в свете двух лун. Миннайлан просунула руку сквозь бойницу и коснулась пернатой морды. Зверь с тихим шипением подставил горло. Эльфийка хихикнула.

— Какие яркие перья на твоей груди! Ты стал красивым и сильным. Придёт весна, и кто-то совьёт гнездо на одном из холмов в твоём лесу. Радостно будет видеть, как умножается род пернатых…

Существо шумно вздохнуло и опустило голову — и снова подняло. Что-то длинное было у него в пасти. Запахло мокрым мхом, рассолом из прошлогодней бочки — и квашеной рыбой, найденной на самом её дне.

— Кецери! — воскликнула эльфийка, принимая тяжёлый подарок. — Спасибо тебе, лесной воин.

Во дворе зашуршали плащи, заколыхались тени, — караульные сменялись на воротах, и кто-то уже поднимался по лестнице на стену. Кесса вжалась в тень и шмыгнула под прикрытие башни. Винтовая лесенка вывела её во двор, где она и остановилась, растерянно усмехаясь и качая головой.

«Так и есть — они сражаются бок о бок,» — думала она, оглядываясь на стену. «Друзья и союзники, создания умные и благородные. Вот бы и мне набраться храбрости…»

Она представила, как прикасается к когтистой лапе зурхана, и вздрогнула — ей будто ледяной водой окатили. Тут же вспомнилась и грозная гора, защищавшая своё гнездо, и страшные когти над головой Речницы, и острые зубки маленькой харайги, порвавшие ногу до кости… а ведь зурхан — не мелкая харайга!

«А может, и ни к чему,» — подумала Кесса, тихо пробираясь к Зале Клинков по сумрачным коридорам. Замок спал, только в кузницах не умолкал рёв пламени и лязг металла. «Очень уж они страшные и вспыльчивые! Я бы обошлась ящерами без перьев — с ними как-то спокойнее…»

…Под потолком Залы Чаш снова вспыхивали многоцветные огни, и лианы прорастали из стен и колонн, выбрасывая широкие перистые листья и взрываясь роскошными соцветиями. За столом, где сидел Куулойри, затянули песню, но Дети Намры не подхватили её, молчали и сотрапезники Миннэн и Риланкоши. Многие места за их столами были пусты, и ни княгини, ни целителя, ни старшего из Детей Намры в зале не было. Агюма, обычно сидевшая у ног Иллингаэна, бродила неприкаянно под столом. Эльфы подманивали её угощением, но существо и ухом не вело — ни папоротник, ни выловленные из чашки с уном рачки, ни лепёшки, ни жареные грибы не пришлись ему по вкусу. За спиной Кессы к стене прилепился шонхор, пару раз сунул нос в её тарелку, утянул половину лепёшки, разочарованно скрипнул и перебрался поближе к потолку.

— Эх-хе… Все в лесу, все в делах, — покачал головой рыжий эльф — один из соседей Речницы. — А скоро и ты отсюда уйдёшь. А могла бы остаться. Копьё ты держишь уверенно, с магией осваиваешься, звери к тебе привыкли. Мало свежей крови в этих краях, мало…

Кесса удивлённо мигнула.

— У меня дом есть, — напомнила она. — И Речник Фрисс. Если бы не ливни и ящерный гон, я после Весеннего Излома ушла бы.

В Залу вошёл одинокий служитель с длинным блюдом, стал раскладывать по опустевшим тарелкам что-то белесое, похожее на мягкий лёд, и все оживились и загомонили. Поблескивающий ломоть плюхнулся на тарелку Кессы, и та настороженно потыкала его вилкой.

— Это кецери, — сказал рыжий авларин. — И такого ты точно не ела. Много сразу нельзя, дай я заберу лишнее…

Три четверти ломтя исчезли с тарелки, и Кесса поскорее прибрала просвечивающий кусок и сунула его в рот. Потом она замотала головой и потянулась за чашей — съеденное следовало побыстрее запить!

Это была рыба — не рыба даже, а Листовик, но пропитанный странной горечью, пряный и кислый, пропахший мокрым мхом и едкими испарениями кислотных рек. Кесса попробовала в стенах Меланната много странных пряностей, но тут не узнала ни одной. Может, их и не было, — только мох, сырая земля и зимние ливни…

— Нравится? — спросил авларин, с сожалением покосившись на опустевшее блюдо в руках служителя. — Это гуш, рыба-остров. А вот что с ней делают — этого никто не знает. А то бы ели кецери каждый день. Вот, выпей ещё, смой горечь.

— Это еда пернатых ящеров? — тихо спросила Кесса, отодвинув чашу. — Эту рыбу принёс зурхан? За то, что вы сделали ему доспехи?

Эльф мигнул. Смех и разговоры вмиг затихли, и снова все смотрели на Речницу — но она уже не удивлялась.

— Зурханы тоже хотят жить, — сказал рыжий авларин. — И защищать себя и свой лес. Поэтому у них будут доспехи — а оружием их одарил Намра. И если они захотят, они поделятся с нами рыбой и травами, а если нет — мы ничего от них не потребуем. И было бы неплохо, о Кесса, если бы ты не вела разговоры о зурханах, когда уйдёшь из Меланната. Это ни к чему.

…Холодные зимние дожди и безумные ураганы Дикерта, — всё давно миновало, и воздух над моховыми дебрями вновь превратился в удушающее раскалённое марево. По ночам приходили грозы, по утрам весь двор был усыпан лепестками и обрывками листвы. Лес цвёл, казалось, даже папоротники покрылись соцветиями, и повсюду реяли канзисы, распустив щупальца по ветру, и сновали мальки фамсов, и цеплялась за остроконечные крыши небесная тина. Кесса, надев полосатую броню, бегала от башни к башне — но, похоже, привыкнуть к местной жаре ей было не суждено. Чёрная куртка давно упокоилась на самом дне дорожной сумы, и, если бы не медузы и колючие травы, Речница убрала бы туда же всё, кроме нижней рубахи и набедренной повязки.

— Река моя Праматерь! У нас в это время ещё к воде не подойдёшь, — качала она головой, выжимая промокшие от пота волосы. — Только-только лёд сошёл, и Река вздувается, и хорошо, если где-то увидишь зелёный листик…

— Да, холодно у вас там, — кивал Вейниен, подсовывая чёрной харайге кусочек рыбы. — Даже ящеры не прижились. А пока ты доберёшься до своей реки, там уже потеплеет?

— Там уже зима настанет, — вздыхала Кесса. — Какой Хесс всё-таки огромный! Я, когда слушала легенды, и не думала о таких длинных дорогах!