Ник Перумов - Черная кровь. Черный смерч

Хвороста натаскать успели самую малость. Наверху завопили, загомонили карлики и заорали их птицы. А потом всё вокруг внезапно осветилось; чётко прорисовались пятна кустов на фоне трепещущего пламени – это Бойша зажигал сухую степь.

– Жги! – раздался приказ, и Тейко с первого удара высыпал сноп искр в заранее подготовленный ком сухого ковыля.

От нетерпения Тейко облизнул пересохшие губы. Сейчас он всем покажет, что напрасно хвалили мангаса – подумаешь, трёх баб до ворот довёл! Чалох женщин спас, а Таши Чалоха бросил и сам сбежал! Это все видели! Жаль его, Тейко, рядом не было… Будь он там, небось и Чалох живым вернулся бы… Сейчас Тейко уже не помнил, что сам остался стоять за спинами охотников, когда Таши двинулся к воротам.

– Копья упира-а-ай! – не таясь, орали старшие охотники. Наверху, на крутизне, вовсю слышался гомон, клёкот и треск – это диатримы слепо ломили сквозь заросли, не разбирая дороги, одним лишь инстинктом чуя – надо бежать от огня. Куда лучше понимали это их вожатые – карлики.

– Лапы им руби! Копьём прикрывайся и поджилок руби! – надсаживаясь, орали справа и слева.

Тейко, как и Таши, стоял с толстым загонным копьём; рядом с ним оказалось трое или четверо охотников постарше, с топорами. Кое-кто ради такого случая успел пересадить кремневое лезвие рабочего топора на длинную рукоять топора боевого; на таких взирали с завистью – то-то удобно в схватке будет!

Над обрывом чёрными змеями взметнулись шеи диатрим. Птицы валили напролом, понукаемые зоркими хозяевами, на залитом тьмой склоне им было очень легко оступиться – и одна из птиц оступилась. Не выдержав тяжести, вывернулся камень, подломилась чудовищная лапа – и диатрима кубарем покатилась вниз, прямо под ноги охотникам. Прежде чем она успела встать, заработали топоры и копья детей Лара. Памятуя слова вождя, били в глаза – ослеплённая диатрима не противник, да и нельзя долго с одной птицей возиться – другие напирают.

Тейко к расправе не поспел: вовремя понял, что нельзя к врагу спиной поворачиваться. Пернатый силуэт, подсвеченный дальними кострами, вознёсся над ним, и Тейко, хакнув от напряжения, пхнул копьём спешащую к нему смерть. При таком ударе тяжеленное ратовище с иззубренным кремнем не смогло бы даже пробить скользкие перья, но и соскользнуть копью в сторону Тейко не позволил: успел упереть застроганную пятку в камень, и диатрима, не сумев остановиться на крутизне, сама напоролась на преграду. Почувствовав вошедший в тело камень, птица сиганула вверх, над головой Тейко мелькнули лапы, впустую загребающие воздух, вершковый коготь рванул из головы клок волос вместе с кожей. Клёкот птицы слился с надрывным хрипом Тейко, а потом вся громада ухнула вниз, унося вырванное из рук копьё.

Где-то должно было быть второе загонное копьё – зря, что ли, всю дорогу тащил на плече две жердины, но оно никак не попадалось под руку. Тейко безоружный метался, стремясь лишь уклониться от катящейся сверху птичьей лавы.

– Копья упира-ай!.. – натужно ревел чей-то голос, и, словно послушавшись команды, отыскалось копьё, сам же положил на склон так, чтобы удобно было схватить.

Что творилось по сторонам, Тейко не очень видел, слышал лишь радостный посвист стрел – значит, целы лучники, засевшие под каменным обрывом, сшибают с птичьих спин мелкую погань.

Вторую птицу взяли разом на два копья – кто пособил, Тейко и заметить не успел, гадина задергалась, отшвырнув Тейко в сторону. Приложило к камням крепко, но и то к добру, потому что в ту же секунду кувырнулось через бьющуюся тварь третье чудовище, и в той каше уже никто бы не уцелел.

Тейко с трудом приподнялся, ухватил топор, оброненный кем-то из старших охотников. Он уже видел, что лапы птицам так просто не перерубишь, но, когда мозолистая нога ступила совсем рядом, что было сил рубанул диатриме топором по голени. Всю силу вложил в этот удар – а только и успел, что просечь толстенную бугристую кожу. Оно и понятно – если так бегать, то неизбежно ноги набьёшь. Да и кости птичьи упруги: нечеловеческая сила нужна, чтобы их сломать. И всё-таки раненая диатрима заорала дурным голосом, слепо ударяя клювом, скакнула, и Тейко, очутившийся сзади, саданул по той же лапе второй раз. Эх, кабы всегда можно было диатриму со спины бить! Острый рабочий топор, пересаженный на тяжёлое топорище, пересек-таки сухожилие, лапа конвульсивно подогнулась, когтистые пальцы сжались, громадина запрыгала вниз на одной ноге, не умея ни остановиться, ни стать на больную ногу.

Рядом с Тейко уже почти никого не было. Люди вовремя сообразили, что грудью в грудь напор диатрим не остановишь. Отбегали, выпуская стрелы, норовя зайти сбоку, чтобы кремневый оголовок не скользил по плотным перьям. Диатримы, оступаясь на крутом склоне, скатывались к руслу; большинство повернуло не через Истрец, а через Великую, где ила оказалось куда меньше, да и противоположный берег был гол, точно камень-окатыш. Те же из диатрим, что рванули через старицу, получили полной мерой. Сухая корка проломилась; первые беглецы забились, пытаясь выбраться из зыбучей грязи. Людям там тоже пришлось несладко – но вывернулись как-то, исхитрились; били скатившихся на землю карликов, пронзали копьями, разбивали черепа дубинами, втаптывали в ил ногами.

С той стороны, где расстилалось мёртвое русло Великой, победа далась не так просто, но и там, пользуясь темнотой и неприятными противнику каменными россыпами, люди одолевали.

Тейко мало что не обеспамятовал от льющейся крови. В его руках снова было копьё – то же самое, или новое где подобрал? Наконечник с копья давно слетел, оставшись в брюхе одного из несущихся с горы чудовищ, и Тейко орудовал ратовищем словно дубиной. Оказалось, что ими всего удобнее действовать: ежели приложить длинной жердью по слабому птичьему месту – основанию шеи. Жаль, что редко поворачивается бегунья спиной к врагу. Но уж тем пернатым, что, потеряв хозяев, пытались не биться, а бежать, немедленно доставался удар в спину: под перо, по сухожилиям, а потом находилась пара здоровяков с бревнами на замахе и в кашу разбивали шею бьющейся птице.

Но уж пока седок был там, на верхотуре, к диатриме было не подступить. Она даже словно видеть начинала лучше, а может, и впрямь, глядела чужими глазами.

Визг карликов, горловые звуки птиц, крики людей слились в один бесконечный вопль. Круживший голову и вселявший безоглядную храбрость в сердца всех, кто оказался в этот миг поблизости. Среди всеобщего ада невозможно помнить о себе. И всё-таки в какое-то мгновение Тейко краем глаза заметил согнутую фигуру, которая кубарем скатилась с откоса и зачавкала по грязи, стремясь уйти от схватки.

Кто-то пытается бежать! Тейко вдруг ожгла дикая догадка – это Таши струсил, не выдержал настоящего боя и уползает в темноту!