Юрий Никитин - Княжий пир

Добрыня с трудом заставил себя сглотнуть, прошептал:

— Что… там такого нет?

Гость кивнул, его руки жадно наливали вино, резали мясо огромными кусками. В полутьме под капюшоном смутно виднелась огромная пасть. Ароматные куски исчезали, словно падали в пропасть.

— Нет, — промычал он с набитым ртом. — Под черным солнцем… ничего нет…

— Ничего? — прошептал Добрыня тоскливо.

— Ничего, — буркнул гость. — Ни-че-го…

Буковинец, сам бледный как смерть, поперхнулся, вскочил из-за стола. Его трясло, глаза вылезали из орбит. Кто-то из доброхотов за соседним столом повернулся и постучал по спине, но буковинец, теперь уже красный как рак, стремглав выскочил, пронесся как заяц между столами.

Им видно было, как он торопливо говорил с хозяином, совал монеты, что-то шептал на ухо. Добрыня проводил его долгим задумчивым взглядом. Леся фыркнула в спину, трусливый человечек ей очень не понравился. На витязя посматривала с недоумением, какие-то странные разговоры, но женщине надлежит сидеть смирно и сопеть в тряпочку, вот она сидела и училась есть без чавканья. Добрыня жадно пил, словно вдруг очутился в жаркой пустыне под нещадным солнцем.

Наступило долгое молчание, прерываемое только стуком костей по тарелке, плямканьем, звуками льющегося в кубки вина. Леся решилась наконец проронить слово:

— Не по-мужски…

— Да? — спросил Добрыня.

— Конечно, — ответила она с убеждением. — Разве мужчины могут так бояться смерти?

Он смолчал, а она посмотрела с великим удивлением. Могут, ответил он мысленно. Еще как могут! Вся разница между трусом и храбрецом в том, что трус выказывает страх, а храбрец — нет. А из этого вытекает главное: кто как встретит свой смертный час. По-мужски — это значит достойно.

Человек с лицом под капюшоном тоже проводил долгим взглядом буковинца, сказал насмешливо:

— Разница между трусом и отважным не так уж и велика, верно?

— Велика, — отрезал Добрыня. — Велика!

— Да?.. Гм… Впрочем, как посмотреть… Ведь храбрец — это тот, кто смелее других несколько дольше…

Леся слушала их разговор непонимающе. Добрыня буркнул:

— Сходи посмотри, что за комнату нам отвели. Пусть сменят одеяло… если оно есть. Проверь светильники.

Леся с неудовольствием встала. Ее взгляд пробежал по темному помещению, между столами узкий проход, придется протискиваться между широкими потными спинами.

— Если меня кто-нибудь схватит лапать…

— Таких не хватают, — обронил Добрыня.

— Чего?

— У тебя не та стать, — объяснил он. — Иди!

Она ушла, а он, сразу забыв о ней, повернулся к посланцу смерти:

— Ты… за мной?

Посланец преисподней помедлил, покачал головой:

— Нет. Тут есть один… А потом, потом… Ага, затрясло?.. Нет, потом все еще не ты! Сперва этот, которого ты зовешь буковинцем. Он умрет через два часа.

Добрыня вылил последние капли из кувшина в кубок, потом оттуда — в рот. Посланец смотрел насмешливо. Добрыня и сам видел, что здесь пьют прямо из кувшинов, а еду хватают руками, как дикие люди. Но мужчина тем и отличается от мужика, что не теряется даже перед лицом гибели, а не то что в корчме с простолюдинами.

— Будь здоров, — обронил он холодно, — пойду взгляну на свою постель.

Посланец смерти проводил его взглядом пустых глазниц. Добрыня не поверил бы, но существо из того мира смотрело ему в спину с одобрительным восхищением.

Их комнатка оказалась крохотной, но опрятной. Толстая служанка торопливо меняла постель. Пахло травами, Леся умело набивала подушки свежим сеном.

Дверь в комнату напротив открыта, там стучали молотки. Двое дюжих мужиков, поругиваясь, выдирали из пола ножки кровати. У стены уже стояло огромное тележное колесо. Сам буковинец суетился, бросался то вытаскивать кровать, то со страхом выглядывал из двери.

Добрыня кивнул:

— Тебе бы встать из-за стола раньше.

— Да? — спросил буковинец. Его трясло, зубы лязгали с такой силой, что перекусил бы самую толстую кость. — Теперь уже и не знаю!.. Может, и лучше, если бы не знал… вот так прямо. Не видел этого… Уж и не знаю, куда и метнуться. Спрятаться? Но старики говорят: хоть круть, хоть верть, но даже в черепочке найдет тебя смерть!.. А за тридевять земель у меня сил не хватит…

Добрыня пошарил за пазухой. Волшебный платок сам скользнул в пальцы, ноздрей коснулся нежный ароматный запах. Он вспомнил светлое, чистое лицо принцессы, ее ясные, преданные глаза, в сердце кольнуло.

— На, — сказал он. — Взмахни и скажи, куда бы хотел попасть…

Буковинец вытаращил глаза:

— И что?

— Окажешься там.

— Ну… в самом деле? Не задеру лапти кверху?

Добрыня сказал, теряя терпение:

— Не хочешь — не надо. Я разве принуждаю?

Буковинец торопливо выхватил из его пальцев платок. Глаза воровато бегали по суровому лицу витязя, пугливо посматривали на надменно выпяченную нижнюю челюсть, опускались на странный невесомый платочек.

— Странно только… Чтоб с таким сокровищем расстаться? Я ж тебе никто… Ладно-ладно, ты же герой, по всему видно, а у героев свои причуды.

Он слегка взмахнул, в глазах страх, проговорил недоверчиво, но уже со страстной надеждой:

— В самом деле я смогу попасть на дальний остров Буян, что посреди неведомого моря-окияна?..

Добрыня не нашелся что ответить, сам не знал, вдруг фигура буковинца дернулась, в глазах появилось дикое изумление. Пахнуло порывом свежего воздуха, в котором ощутился аромат соленого моря.

Добрыня отшатнулся, быстро посмотрел по сторонам. В комнате пусто, буковинец исчез бесшумно. Без грома и вспышек молний, без колебаний земли и карканья черных воронов.

Сзади услышал судорожный вздох. Леся вцепилась в косяк с такой силой, что дерево трещало, прогибаясь как растопленный воск. Сердце стучало часто-часто, захлебываясь таким ликованием, что она едва не завизжала и не подпрыгнула.

Отдал платочек? Отдал платочек! Теперь уже точно не вернется к заморской принцессе!!! А она все еще сомневалась, несмотря на все его гордые слова, ведь мужчины все врут, хотя и страстно хотела, чтобы на этот раз сказал правду. Но все-таки…

Все-таки как вот так отдать такую драгоценность первому же встречному бродяге?

Добрыня сказал сухо:

— Проследи, чтобы масло в этих светильниках сменили с рыбьего жира на любое… Нет, лучше на бараний жир, а то у них и дерьмо, может быть, горит…

— А ты куда?

— Сейчас вернусь, — пообещал он. — Схожу за кувшином вина.

— Вина? Зачем? — спросила она трепетно, но сердце заколотилось в радостном предчувствии.

— Хочется напиться, — ответил он коротко.

Когда он спустился в едальню, человек из мира черного солнца еще насыщался, ничем не отличаясь от остальных гуляк. Добрыня опустился за стол напротив. Сейчас, когда настал его черед, чувствовал странную тягу к этому посланцу страшного Ящера, властелина подземного мира.