Юрий Никитин - Княжий пир

Земля под ногами мертвая, сухая, словно не протекает рядом река. Добрыня как призрак скользил впереди. Тяжелый, как боевой конь в доспехе и с попоной, богатырь двигался настолько бесшумно, что Лесе на миг почудилось, что он вовсе не касается земли. В страхе посмотрела под ноги, собственные шаги тонут в этом плотном пугающем тумане, она тоже призрак, но только очень испуганный призрак…

Фигура Добрыни начала проступать четче. На миг блеснул шлем, затем снова заволокло туманом. Она успевала увидеть то мелькнувшую руку, то слегка вычерчивался силуэт, но, когда снова на железе зажегся солнечный лучик, поняла, что они начинают выходить из пугающей стены тумана.

Впереди все то же безрадостное выжженное поле. Мертвое, словно в давние века горел сам камень, с той поры эта гарь вроде бы почти стала землей… но и не стала, так как все голо, ни травинки, ни жучка под ногами. Туман наполовину рассеялся, можно зреть на много саженей, хоть не на версты, окрестности скрыты…

Внезапно Добрыня остановился, застыл. Леся видела, как дергаются крылья его красиво вырезанного носа. Ноздри, тоже красиво вылепленные, сейчас раздуваются, ловят запахи, схлопываются как у лесного зверя, снова растопыриваются как коровьи уши.

— Жди здесь, — сказал он внезапно.

— А ты?

— Схожу вперед.

— Добрыня! — возразила она. — Мне одной страшно!

— Я тебя с собой не звал, — ответил он, не оборачиваясь.

Голос был холодный, злой. Леся съежилась, как побитый заяц. Добрыня бросил ей повод, качнулся, пошел через это страшное поле. Леся видела, как он поправил ножны за спиной, провел рукой по поясу. Его горящая под солнцем фигура начала терять очертания, стала совсем призрачной, истончилась и пропала вовсе.

Он не сказал, сколько ждать, и она ждала, ждала. Но когда в сердце кольнуло остро, даже вскрикнула от неожиданной боли. Потом все померкло, а солнечный свет потерял яркость. Леся встала, закинула лук за плечи. Как Добрыня, повела плечами, выпрямилась, поправила за спиной колчан со стрелами.

Страшным унынием и тоской веяло от безрадостного поля. Туман по-прежнему глушил шаги, но затем услышала свое дыхание, частое и стесненное, из-под ног стал доноситься хруст, словно топтала засохшие корки грязи, какие бывают, когда солнце высушит после дождя лужи.

Впереди выступила глыба, темная и словно отколовшаяся от каменной стены. Еще дальше — точно такая же, а по бокам еще и еще. Леся шла настороженно, лук на всякий случай взяла в руки, наложила стрелу. Туман рассеялся почти весь, теперь в пугающей дали она рассмотрела черную стену, что упиралась в невидимое пока небо.

А на ровном как ток поле, укатанном да утоптанном, то и дело виднеются глыбы камня. Такие обычно скатываются с гор, но где здесь горы? Одна, да и то за несколько верст отсюда…

Массивные глыбы двигались по обе стороны и пропадали сзади, а ее глаза не отрывались от черной отвесной стены. Поверхность древнего камня изъело ветрами, дождями, вьюгами, но стена, ровная, как вставшее дыбом замерзшее озеро, без трещин и впадин, шла на пару верст вширь и на версту ввысь.

Если эти камни и выпали из стены, то не из этой. Леся с колотящимся сердцем смотрела по сторонам испуганными глазами, а ноги все еще несли вперед. Вдруг земля словно бы вздрогнула, Леся решила, что почудилось, но раздался треск, грохот, земля качнулась сильнее.

В каменной стене появилась трещина. Леся, дрожа, отступила на шаг. Края трещины пошли в стороны. Внутри виднелись ступени, ведущие вверх. И еще там сверху лился мертвенно-бледный неживой свет.

Не колеблясь, Леся торопливо шагнула, края трещины остались сзади. От камня несло мертвенным холодом, словно она уже оказалась в могиле. Ступени широкие, поднимаются вверх таким нескончаемым рядом, что у нее зарябило в глазах.

Когда поставила ногу на третью ступеньку, сзади загремело. Не оборачиваясь, с холодом в сердце уже знала, что трещина за спиной захлопнулась, отрезав ее от мира живых.

Шагов через двадцать впереди выгнулась каменная стена. Выше уровня человеческого роста и до самого свода торчат острые глыбы, похожие на исполинские кристаллы соли. Ниже серый камень матово мерцает, вытертый до блеска.

Свет, слабый и мутноватый, струится от странных камней, вплавленных в стену. Леся поежилась, от стены тянет недобрым, словно незримые глаза сразу пронзили ее насквозь. Непроизвольно она сделала несколько шагов в сторону. В полутьме блеснуло, Леся шагнула еще, там затрепетало красным, будто бил крыльями попавший в паутину крупный красный мотылек.

Вторая пещера оказался соединена с первой узким, на двух конях не проехать, проходом, зато сама пещера еще огромнее, но тоже со стесанными на уровне человеческого роста глыбами.

Однако глаза Леси прикипели к багровому огню. В дальнем углу пещеры прямо на полу полыхал костер. Горели стволы вековых дубов. Оранжевое с пурпурным пламя гудело, с жадностью пожирая сухое дерево. Дым и копоть уходили под свод, где далеко-далеко виднеется светлое пятно, часто перекрываемое клубами синего дыма.

Багровые блики падали на существо, застывшее на гладком камне подле костра. Сперва Леся решила, что это тоже камень, но голова шевельнулась, начала поворачиваться в ее сторону. Лесе почудился легкий треск, словно лопалась тонкая корочка из камня.

На нее взглянуло самое страшное лицо, которое может привидеться только в жутком сне. Лицо человека, прожившего во много раз больше отпущенного человеку срока. Безволосое, безбровое, с туго натянутой и в то же время донельзя морщинистой сухой кожей на черепе. Морщины избороздили лицо страшно, жутко, все лицо из морщин: неживых, сухих, окаменевших.

Леся стояла оцепенев, только внутри вздрагивали жилки, а сердце трепыхалось что схваченный грубой рукой воробей. Наконец на месте рта раздвинулась щель, Леся на миг увидела черноту беззубого рта. Даже изъеденные десны черные, мертвые, сухие, как эти камни.

— Существо… — проскрипел голос. Лесе показалось, что одним камнем трут по другому, до того голос напоминал этот скрип. — Давно я никому не открывал вход…

Леся сглотнула воздух, в глазах темно от страха, произнесла пищащим голосом:

— Исполать тебе, батюшка… Что ж топишь по-черному? Не смерд, поди… У бояр у всех давно печи поставлены. А ты ж как-никак сам Кощей, о котором столько говорено!

Кощей хмуро смотрел на нее темными глазницами. Если у него и были глаза, то так глубоко прятались в глубь черепа, что Леся видела только сухие морщинистые веки, мешки под глазами, присохшие к костям, да нависающие сверху тяжелые массивные дуги надбровий, словно Кощей наполовину был зверем.

— Сто тысяч лет, — проскрипел холодный голос, — я сидел у костра, смотрел в огонь… Мне ли менять привычки?.. А живой огонь… он живой.