Юрий Никитин - Княжий пир

— Хватит, — перебил Залешанин. — Дальше знаю. Этих «если» еще как колец в кольчуге Претича.

— Почему Претича?

— А у кого еще такое пузо?.. Разве что у тебя, когда ту гадость жевал…

Вместе расширили дыру. Рагдай захватил светильник, но Залешанин полез первым, не терпелось выбраться из подземелья, а потом стоял как столб во тьме, пока сзади не забрезжил свет. Рагдай умело прикрепил светильник к стене. Лицо его было изнуренное, глаза сухо блестели.

Залешанин ошалело осматривался. Слабый огонек освещал только часть стены, где они вылезли из пролома, дальше тянулись сундуки и терялись во тьме. Он шагнул, отыскал огарок свечи, огонек светильника охотно прыгнул и к нему, можно осторожно двигаться вперед. Рагдай вытащил меч, Залешанин чувствовал сзади его напряженное дыхание.

Сундуки стояли так тесно, что приходилось идти боком. Многие раскрыты, ибо переполнены золотыми монетами, драгоценными камнями. Горками сложено оружие, сплошь унизанное драгоценными камнями, украшенное тончайшей ковкой по золоту.

— Как врал, скотина, — прошептал он.

— Кто?

— Да казначей… Мол, казна опустошена.

Голос Рагдая был сочувствующим:

— Да, обеднел базилевс… Трудное, видать, время.

— Ты чего?

— Дурень, здесь в самом деле что-то маловато для такой империи. Ладно, давай вдоль той стены. Выход должен быть где-то в той стороне.

Залешанин оглянулся, глаза напрасно пронизывали тьму.

— А наш пролом? Заметят сразу.

— Если войдут, — ответил Рагдай.

— А что, им злата не надобно? Вдруг император восхочет кого-то одарить?

— У базилевса в опочивальне стоит с десяток сундуков, — объяснил Рагдай. — Со златом, камнями, ожерельями, кольцами, серьгами… Думаешь, он за каждым колечком сюда бегает?

Залешанин пробормотал:

— Ладно… Но здесь-то сколько… Ты погляди на те скрыни! С мою хату. А вон там вовсе с войтов сарай. И все раскрыты, крышки не захлопываются… Совсем обнищал император!

— Я видывал и побольше… Ага, вон дверь.

С палицей в другой руке, Залешанин приблизился на цыпочках, приложил ухо к дубовой двери. Медные заклепки приятно холодили кожу. Рагдай прислушался тоже, сказал задумчиво:

— Вроде бы никого… Но не может же везти так долго?

— Чудно, что казна без охраны, — согласился Залешанин. — По ту сторону дворца тяжелая конница! Ну пусть коней сюда не пустят, но хотя бы с десяток крепких стражей с топорами. Казна все-таки, не хвост собачий! Хоть и обнищавшая, это видно!

Рагдай на сарказм внимания не обратил, пальцы его тихохонько тянули на себя тяжелую створку. Залешанин понаблюдал, сказал покровительственно:

— Отойди, паря. А то зашибет.

— Что?

Не объясняя, вытащил из-за пазухи стебелек разрыв-травы, сунул в узкую щель между створками. Тихонько скрипнуло, Рагдай едва успел отпрыгнуть, как обе створки распахнулись с такой готовностью, что одна все же догнала и больно хрястнула по лбу. Шлем гулко гуднул. Залешанин победно оскалился: мол, у витязя голова пустая, потому и гудит, и, держа палицу наготове, осторожно выглянул.

По ту сторону двери полутемный коридор, светильники горят ярко, но их мало, в темных местах угадываются не то ниши, не то двери, а то и дремлющие стражи.

— Рискнем, — прошептал Рагдай. — Здесь стражи только на лестницах. На входе. Если их миновать, дальше охраны не узришь… до следующей. Разве что в крыле базилевса на каждом шагу.

— Император нам без надобности, — ответил Залешанин нервно. — Где щит? Щит где?

— Будем искать.

— Где?

— Авось на первом этаже.

— Этаже?

— Да, здесь так зовут поверхи. Но если на втором или на третьем… не знаю, не знаю.

Залешанин сказал нерешительно:

— Окромя разрыв-травы, мне бабка еще одну штуку дала… Жаль только, вонючая, толку от нее…

— Что за штука? — спросил Рагдай с надеждой.

— Так, ерунда…

— Ерунда, а все-таки?

— Да так… Можно на время принять личину другого человека.

Рагдай присвистнул недоверчиво:

— Обернуться?

— Да нет, не обернуться. Останешься тем же, но другие тебя будут видеть, как будто ты коза или собака…

Рагдай не понял:

— Почему коза?

— Да так, к слову пришлось. Но какие козы или собаки во дворце? А столбом прикинуться, так столбы не ходят…

Рагдай сказал все еще удивленно:

— Да столбов тут и без нас хватает. Но если прикинуться… казначеем? Нет, сразу попадемся. Стражами?.. Тогда спросят, почему не на месте. А где наше место?.. Служанками разве что…

Залешанин оскорбился:

— Бабами? Ни за что.

— А если красивыми? — спросил Рагдай раздумчиво.

— Тем более. Еще какой хмырь за зад схватит! А то и… Нет, ни за какие пряники.

Рагдай согласился со вздохом:

— Пожалуй, не сумеем. Но кто ходит везде свободно, и не замечают, в разговоры стараются не вступать?.. Ура, надо перекинуться евнухами.

Залешанин спросил подозрительно:

— А это кто?

Рагдай поперхнулся готовым ответом, сказал значительно:

— Те, кто поют тонкими голосами. Они важные персоны при дворце! Им разрешено даже входить к женам императора.

— Прямо в гарем? — восхитился Залешанин. — Давай в этих, которые поют… Только я петь не буду.

— Здесь нет гаремов, — ответил Рагдай. — Тебе бы дальше на Восток… Как, говоришь, оборачиваться?

— Принимать личину.

— Пусть личиниться. Как?

Залешанин в затруднении развел руками:

— Как принимать личину пня, она объяснила. Погляди, грит, на пень, представь, что ты такой же, потом отхлебни из этой баклажки… Вот она. Цела, зараза… Ну, пнем просто, никаких трудов, это ж все едино, что человек, что пень, или, скажем, прикинуться лосем. Вон ты и есть лось, тебе и рога без надобности, тут никаких трудов… А этим, который поет…

Затаившись в темной нише, они напряженно всматривались в темноту. Дважды проходили женщины, полумрак их не пугал, щебетали весело, от них пахнуло такой волной духов, что едва не лопнул, пока давил в себе страшный, как Змей Горыныч, чих. Рагдай всматривался в них чересчур внимательно, Залешанин на всякий случай показал ему кулак, ничуть не мельче, чем у витязя, а то и крупнее.

Мерно грохая сапогами, прошла стража, семеро закованных в дорогое железо богатырей. Не такой уж знаток Рагдай, подумал Залешанин сердито. Да и где ему все знать, больше напускает на себя, чтобы подбодрить его, лаптеватого…

По коридору гуляли сквозняки, запахи тянулись липкие, сырые, несмотря на разожженный в том конце громадный очаг. Там сидел, сгорбившись, старик, подкладывал поленья и лениво ворочал длинной кочергой.

— На сколько хватит твоего отвара?

— Да на пару глотков, — ответил Залешанин. Он взвесил на ладони баклажку. — А то и на один, если во всю пасть.

— Да нет, на сколько времени?

Залешанин почесал в затылке: