Улыбающаяся - Дорога из желтой чешуи

— Жаль, — расстроилась Хло.

— Действительно, жаль, — очень странно отозвался сотник, и все же отступил внутрь комнаты, задернув за собой занавеску.

Путь обратно мы проделали молча.

— Кстати, Фарамант на самом деле — это его адъютант, — сказала мне Раравис перед тем, как мы разошлись каждая в свою сторону, — умный, импозантный мужчина, не то что некоторые бритоголовые…

Размышляя о метафорах и авторских шутках я добралась до своей спальни, и в первый момент даже опешила: на кровати, яростно хлеща хвостом, лежала Очень Сердитая Пума.

— Можно тебя сссспросссссить, где ты ходишшшшшь, котеночек?

Я сглотнула, потупилась и с трудом подавила в себе желание поковырять пол носком домашней туфельки, выданной все той же Линарис.

— Ты хоть представляешь, что мы тут передумали, когда ваши комнаты оказались пусты? Не предупредили, записки не оставили, след обрывается в твоей комнате, будто вы просто в воздухе растаяли. И куда бежать, и как искать — непонятно! А если бы вас выкрали?

— Что, всех и сразу? — удивилась я, — а разве так можно?

Пума снова издала серию звуков, подозрительно похожих на сдавленные ругательства и повернулась ко мне спиной, показывая, что разговор закончен.

— Рамзи, котик, — позвала я, и удовлетворенно отметила, что уши дрогнули и развернулись, чтобы лучше слышать, — это вообще-то моя кровать.

Верпум обиженно взмявкнул и поднялся на лапы.

— Да ты лежи, лежи, — хихикнула я, — просто сдвинься немного, а то мне лечь некуда.

Я устроилась на кровати, вытянув усталые ноги, и запустила пальцы в шерсть верпума, прижавшегося спиной к моему боку:

— Меня так с пятнадцати лет не отчитывали, — пожаловалась я равнодушной спине, — как девочку. Или нет, как ревнивый муж жену, возвращающуюся с вечеринки позже оговоренного времени.

На меня взглянули круглые от удивления голубые глаза.

— Да-да, это именно так и выглядит, — подтвердила я.

— Да ты еще совсем котенок, — фыркнуло несносное кошачье.

— Не по человеческим меркам, — обиделась я. — Ну и ты тоже хорош, вообразил всякого! С нами же были Раравис и Хло. Ежу понятно, что, во-первых, в стремное место мы ребенка бы не потащили, а во-вторых, случись что — Раравис бы нас вывела.

Верпум, довольно подставляясь под почесывания, позиции сдавать был не намерен:

— Я не еж. А ситуации всякие бывают. Ну что тебе стоило нацарапать пару слов?

Я только вздохнула — Рамзи был абсолютно прав, пришлось сознаться:

— Прости, я не подумала.

Рамзи был великодушен и не стал язвить дальше.

— Так куда вы все-таки на ночь глядя в таком виде ходили?

— Раравис водила нас посмотреть на бороду Дин Гиора.

Верпум странно фыркнул и уточнил:

— На бороду? Дин Гиора?

— Ну да, — подтвердила удивленная я, и рассказала про книжного Дин Гиора.

Видимо, это стало последней каплей — пережитый стресс начал выходить из верпума смехом. Он катался по кровати, дрыгал лапами, фыркал и пытался изобразить горлом пумы смех, наконец, заразил и меня, так что через некоторое время мы оба лежали без сил, вытирая слезы и всхлипывая.

— «Бородой» его прозвали еще когда он был десятником, — неожиданно начал рассказывать Рамзи. Ну, знаешь, бывают такие прозвища, как бы в насмешку, наоборот — когда самого большого и сильного парня зовут «малышом», красивую девушку — «жабкой». Его тогда сильно зацепило в сваре на Западном рубеже, по ожогам ничего не росло, тогда-то он свел бороду и стал брить голову. А в столице тогда в моде были бородки — аккуратные, холеные, в них еще украшения вплетали, до сих пор вздрагиваю, как вспомню. Вот и рассказывали новобранцам байки о неземной бороде десятника, которую он носил не смотря на тяготы походной жизни — все же элитное подразделение, все у них должно быть самое-самое… Даже борода Дин Гиора. Ну они и мучались первое время: в походах-то не поухаживаешь особо, опять же — в бороду всякий мусор забивается, расчесывать надо регулярно, цепляется за что ни попадя. Кто поумнее — сам с бородой расставался, кто поглупее — уже после того, как десятника в первый раз вживую видел.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— Просто знаю, — ушел от ответа Рамзи.

Мы помолчали, причем Рамзи настойчиво боднул мои руки своей головой — пришлось перейти к почесыванию между ушами и под подбородком.

— Погоди-ка, — вскинулась я через несколько минут, — ты сказал, что была заварушка на Западном?

— Смотррри-ка, сообррразила, — муркнул верпум, — поговорррить бы с ним.

— Так он завтра зайдет, — растерялась я, — мы догворились

— И Ррраравис сообррразила, умный зверррек… — подытожил Рамзи и неожиданно зевнул, — хватит трррепаться, давай спать уже!

— Ты что, решил остаться в моей кровати? — возмутилась я.

— Да у тебя тут десятку хошутов спокойно уложить можно — услышала я в ответ, — я сейчас лягу в ногах, и ты меня и не найдешь! Без разговоров! Мало ли что вам с Раравис еще в голову придет, а мне нервничать.

Я отвоевала себе одеяло, в которое завернулась, как в кокон, Рамзи устроил себе гнездо из пары подушек и покрывала где-то в моих ногах, и я уплывала в сон с отчаянным желанием хотя бы во сне увидеть свою семью.

Спала я крепко, без сновидений, а вот побудка вышла экстремальная: Рамзи, с чувством, толком и расстановкой вылизывал мне пятку своим шершавым языком. Было приятно, но при этом жутко щекотно, поэтому первое, что я сделала, когда открыла глаза — завизжала и попыталась спрятаться под одеяло.

— Просыпайся, лентяйка, — увещевал меня верпум, пытаясь «добыть» меня из под одеяла, — время уже к обеду, Раравис уже заходила, предупредила, что скоро Дин Гиор придет. Нет, это никуда не годиться — если ты сейчас не встанешь, то я… я… я по тебе «молочным» шагом пройдусь!

Трезво оценив вес Рамзи и серьезность его угроз, я предпочла сползти с кровати и объявить себя проснувшейся.

Умывшись и приведя себя в относительный порядок я спустилась в кухню, изредка подталкиваемая лапой верпума чуть пониже спины. У стола хлопотала Мирра, выглядевшая, как обычно, безупречно.

— Как там в поместье дела? — неосторожно уточнила я, и была погребена лавиной новостей, которых хватило до конца моего позднего завтрака. Из всего обилия информации я успела выцепить только то, что зверинец на территории поместья, как я и приказывала, превращен в цветник. Настроение стремительно портилось, и виной этому была несвоевременная мысль, что надо бы вникнуть в дела поместья и рубежа, но у меня нет ни времени, ни сил, ни опыта. Рамзи, предпочитавший в комфортных условиях принимать пищу в человеческом облике, вгляделся в мое лицо, осторожно накрыл мою руку своей и спросил:

— В чем дело, Гала? Что тебя тревожит?