Макс Фрай - Гнезда Химер. Хроники Хугайды

Сначала происходящее показалось мне просто забавным: на поляне появились печальные серьезные люди в более чем странной одежде: у меня создалось впечатление, что эти ребята решили надеть на себя все содержимое своего гардероба сразу: на них были и штаны, и длинные цветастые юбки с элегантными разрезами: чтобы открыть восхищенному взору сторонних наблюдателей расписную ткань штанов, и коротенькие пляжные топики, берущие начало под мышками и выставляющие на всеобщее обозрение узкую полоску загорелого поджарого живота. Не удовлетворившись этим, ребята потрудились украсить себя многочисленными пестрыми лентами, косынками и шарфами, тяжелая рука какого-то местного дизайнера приложилась даже к агибубам, почти утонувшим в ворохе ярких тканей. Некоторые из них пришли налегке – чуть позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с собой музыкальные инструменты. Один вооружился неким подобием банджо и смычком, другой – маленькой, почти игрушечной, голубой дудочкой, третий притащил с собой сразу два барабана: длинный и узкий, словно изготовленный из куска водопроводной трубы, и короткий, напоминающий пухлую подушку ндана-акусы. Больше всего меня удивил загадочный музыкальный инструмент, похожий на своего рода бант: два расклешенных стаканчика, соединенных между собой узкими концами. В месте соединения имелось своеобразное утолщение, слегка напоминающее узел банта.

– Этот инструмент называется сум, – пояснил Хэхэльф. – Играть на нем – самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось…

– А прочие инструменты? – лениво поинтересовался я.

– Длинный барабанчик называется балух, короткий – инайма; смычковый инструмент – ладуба, а голубая дудочка – это бунабская флейта ута. Вот на уте я в свое время играл неплохо! – он мечтательно умолк, а потом прибавил: – У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за душу и ни на что не похожая. Недаром, эти ребята, бузы, считаются не просто музыкантами, а маленькими жрецами , сам сейчас оценишь!

Еще бы я не оценил… Когда ты оказался в чужом мире, и пробыл там достаточно долго, чтобы смириться с этим фактом, и привыкнуть к тому, что здесь тебя окружают по большей части незнакомые и непонятные, в лучшем случае – труднообъяснимые вещи и явления, и вот сидишь себе на траве после сытного ужина среди самого что ни на есть коренного населения, и вдруг местные музыканты хватают свои в высшей степени экзотические инструменты и начинают исполнять знакомую тебе чуть ли не с раннего детства песню – тут не надо быть великим меломаном, чтобы испытать глубочайшее потрясение. Над садом ндана-акусы Анабана звучала Summer time Гершвина – такое ни с чем не перепутаешь, даже когда печальные голоса певцов до неузнаваемости искажают непонятный им текст: что касается мелодии, тут ребята ни на шаг не отклонились от канонического варианта. Сначала я просто погрузился в состояние шока, потом меня посетила банальная мысль: Вот мы с тобой и сошли с ума, дружок! Потом я обернулся к Хэхэльфу в надежде, что сейчас он выдаст какое-нибудь разумное объяснение, которое поможет мне удержаться над пропастью.

– Что с тобой, Ронхул? – удивился он. – Неужели не нравится?

– Нравится, -. несчастным голосом сказал я. – Проблема в том, что я хорошо знаю эту песню.

– В Сбо, небось , слышал? – флегматично предположил Хэхэльф. – Там тоже есть бузы, но они играют хуже, чем хойские…

– Нет, не в Сбо, – я замялся, пытаясь коротко и четко сформулировать свою проблему. – Понимаешь, Хэхэльф, я слышал эту песню в том мире, где родился!

– Подумать только – значит и там есть бунабские музыканты! – теперь он удивился не на шутку. – Хотел бы я знать, как они туда попали?!

– Да нет там никаких бунабских музыкантов! – простонал я. – Ты так и не понял, Хэхэльф: эту песню сочинил человек из того мира, где я родился. Очень хороший музыкант, и очень известная песня. Но до сих пор я не думал, что она настолько известна: оказывается, ее даже жители других миров распевают…

– А, теперь ясно, почему у тебя глаза чуть из орбит не вылезли, – Хэхэльф внимательно посмотрел на меня и серьезно объяснил: – Понимаешь, Ронхул, все свои песни бузы узнают от Варабайбы. Он очень любит учить музыкантов. Можно сказать, это его самое любимое занятие… А вот откуда Варабайба берет свои песни, никто толком не знает. Хотя бунабские жрецы говорят, будто он приносит их из своих странствий по далеким мирам, и теперь я понимаю, что так оно, наверное, и есть. Все-таки Варабайба – бог, и может ходить не только по этой прекрасной земле, а везде, где ему вздумается…

Объяснение Хэхэльфа показалось мне вполне логичным. Впрочем, я так хотел успокоиться, что с удовольствием ухватился бы и за менее удачную версию: все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение крошечную капельку всемогущего клея причинно-следственных связей и собрать воедино стремительно расползающиеся по темным углам фрагменты реальности.

Бунаба, тем временем, слушали Summer time. Они оказались благодарными слушателями: эти, и без того унылые, ребята окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу. Потом последовал еще ряд музыкальных произведений, на сей раз совершенно мне незнакомых, но неописуемо печальных. Меня поразила великолепная акустика: создавалось впечатление, что мы сидим в хорошем концертном зале, а не на свежем воздухе. Мне слегка полегчало в связи с изменением репертуара, и тут последовал новый удар: музыканты принялись исполнять тоскливую балладу об одиноком домике в степи – эту самую песенку однажды спел мне мой друг, сэр Шурф Лонли-Локли[ 20]. Очевидно, Варабайба умудрился посетить и тот мир, в котором находилось Соединенное Королевство… Сразу после одинокого домика в степи последовала песня из репертуара Стинга, и я снова почувствовал, что схожу с ума: возможно, этот их Варабайба – действительно величайший турист всех времен и народов, но логические объяснения были не в силах удержать на месте мою стремительно ускользающую крышу. Потом я получил передышку: бунабский оркестрик надолго переключился на незнакомый мне репертуар. Слушатели дружно рыдали – я не преувеличиваю: у всех на щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса величественным жестом утирал глаза.

– Бунаба – довольно суровые люди, особенно с виду, – пояснил мне Хэхэльф. – Единственное, что может их растрогать – это красивая мелодия, чем печальнее – тем лучше. Могут рыдать до утра, и не заметят, как уходит время… Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть, музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут… У тебя тоже, да?

– Не текут, – согласился я. – Знаешь, я думаю, все дело в воспитании: в детстве мне все время твердили, что настоящий мужчина не должен плакать – ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка!