Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

И только громада Цитадели возвышалась позади, словно скала, готовая вот-вот обрушиться и погрести под собой всякого, кто осмелился усомниться.

Внезапно всплыло в памяти лицо Лесаны, стоящей у стола с растерзанным ратоборцем. Окаменевшее лицо, спокойные бесстрастные глаза, плотно сжатые губы. И словно проступают под бледной кожей другие черты. Незнакомые. Жесткие. Нет ямочек на нежных щеках. Да и от самих-то щек давно ничего не осталось. Нет тяжелой русой косы, нет озорного блеска в глазах. Ничего больше нет. Есть застывшая личина молодой девки, познавшей и увидавшей к двадцати веснам то, что многие и на старости лет не узрят. Оттого ли такой пустой, такой остановившийся взор у нее? Нет больше задушевной подруги, а есть безжалостный вой, что и упыря упокоит, и лучшему другу нить жизни, не задумываясь, перережет…

Назад в свой покойчик Айлиша брела, будто на спине у нее был приторочен короб с камнями. До прихода Майрико просидела, бездумно глядя на светец, запретив себе даже в мыслях бояться, что Тамир — ее Тамир! — как и Лесана изменился.

…Через два дня, впрочем, судьба-лиходейка снова показала юной целительнице волчий оскал. Видимо боги решили, что чашу разочарований она покуда до дна не испила.

— Ныне в мертвецкую иди, — бросила наставница девушке, едва та переступила порог лекарской. — Да живее, ждут тебя там. Еле носишь себя. Расплескать что ли боишься?

Послушница задохнулась в молчаливом ужасе. Одно дело зайти в покойницкую, где люди лежат, другое — туда, где нежить.

Захотелось, как в детстве, зажмуриться, затопать ногами, закричать, но… Айлиша кивнула и вышла. Если бы ей по пути не встретился старший выученик Донатоса — Велеш, долго бы еще она набиралась мужества распахнуть дверь каземата. Но взрослый парень не терзался, потянул тяжелую створку и втолкнул дрожащую девку внутрь.

Выученица ввалилась в просторную холодную залу, освещенную множеством факелов, и с ужасом увидела у одного из длинных столов Тамира. Вот только этот Тамир знаком ей не был. Лицо у него оказалось непривычно жесткое, в уголках губ пролегли суровые складки и между бровями угадывалась упрямая морщинка, даже темные ввалившиеся от недосыпа глаза, и те глядели куда-то сквозь целительницу. Ни словом, ни взглядом парень не высказал ей своей радости. Не расцвела на отчужденном лице улыбка. Будто не живой человек то был, а мертвяк.

— Что застыла? — из-за широкой опоры вынырнул Ихтор. — Иди, вон, к столу.

И кивнул куда-то в сторону.

— Делать-то что надобно? — не поднимая глаз от пола, глухо спросила Айлиша.

— Оборотня резать. Будешь запоминать, чем зверина от людей отличается.

— Зачем? — на мгновение девушка забыла о почтительности.

— Хм. Ну, представь, несут тебе болезного, всего в ранах, в крови. Он стонет, жить хочет… Начнешь ты его лечить, Дар вливать, сил прибавлять, а он возьми и в благодарность обернись. Да и отгрызи тебе голову глупую. Понятно?

— Нет.

— Вот ты дура, прости Хранители! — устало вздохнул наставник. — Волколака в человечьем обличье видала? Умеешь его распознать? Нет? А должна. Мало того, ты еще знать должна, как у него нутро устроено, как убить его или жить заставить. А паче чаяния, знать должна, как его потрохами хвори людские лечить. С одной скотины, ежели сала натопить, можно от затянувшейся сухотной троих человек на ноги поднять. Давай, шевелись.

Подталкиваемая в спину креффом, Айлиша боязливо приблизилась к дальнему столу.

Там, покрытая рогожей, лежала здоровая волчица. Медленно отвернув тканину, лекарка изучающе уставилась на пахнущую псиной тушу. Лапы с обломанными когтями покрыты шерстью, крутое брюхо вздуто. Да как такую с человеком-то спутаешь?

— Режь, — скомандовал Ихтор, протягивая узкий острый нож. — Да, помни, Дар сквозь пальцы пропускай.

Девушка кивнула и напряглась. Стиснула оружие в раз похолодевшими пальцами… Дар заструился по короткому отточенному клинку. Нажим, осторожное движение вперед и вверх. Почему выступила кровь? Лекарка вскользь удивилась, и тут же под ее руками вздрогнул оборотень. Волна дрожи прошла по звериной туше, и на глазах у застывшей послушницы волк начал обращаться в человека. Женщину лет тридцати с небольшим округлым животом, ныне запачканным кровью, с ровным зевом разошедшейся под ножом плоти.

— Донатос! — как сквозь толщу воды донесся далекий голос Ихтора. — Просили же тебя кобеля дать! Какого лешего ты суку подсунул, да еще брюхатую!

— Пусть сразу учится, как суку щенную от бабы беременной отличить! А кобелей у меня нет, я тебе чудодей что ли? Вчерашние, что на обозе издохли — совсем искромсанные, чего там резать? Все уж разрезано и на три версты по дороге размазано.

Колдун говорил что-то еще, но Айлиша не слышала. Хватая ртом воздух, она смотрела, как на женском лице полыхали болью и ненавистью звериные глаза. Волчица прохрипела:

— Человек ты… А хуже зверья дикого.

Девушка застыла, ощущая, как падает куда-то ее сердце. Падает бесконечно долго, катится, катится, и мертвецкая кружится перед глазами. Словно со стороны увидела она себя — стоящую над беременной бабой с окровавленным ножом — увидела и ужаснулась. Потому и проглядела, как белая рука обратилась волчьей лапой…

— Отойди, дуреха! — крикнул Тамир и метнул нож.

Глухо стукнула сталь, вонзилась в дерево, пригвождая псицу к столу.

Черные когти заскребли по доскам, клыкастая пасть ощерилась в хищном оскале и сквозь надрывное сиплое дыхание Айлиша услышала:

— Сама дитем пахнешь, а моих щенков не пожалела, тварь злобная…

Подбежавший Тамир одним ударом тесака отхватил волколачью голову. Младшие ученики уволокли обезглавленную тушу к колдунам, а Ихтор велел подопечной подобрать сопли да попусту не зевать.

Все это она слышала и не понимала. Выпила студеной воды из стоящей у окна кадки, умылась. Но тело было чужим, руки непослушными, а все люди вокруг — ненастоящими. Девушке блазнилось, будто спит она.

День казался бесконечным. Сколько оборотней она разрезала, целительница не знала, но раз и навсегда запомнила, как отличать их от людей. Словно каленым железом знания выжгли в голове. Вот только мало радости от тех знаний было.

Под вечер, оказавшись в своей каморке, обессиленная послушница, не раздеваясь, рухнула на сенник. Сил идти в подмывальню не осталось. Как не осталось их на то, чтобы затопить очаг. Вялость и тоска навалились. Не хотелось ничего. Лекарка оцепенела, будто неживая.

Такой — застывшей, словно камень — ее и нашел Тамир.

— Айлиша! — он бросился к лавке, на которой без движения лежала девушка.

Послушница встрепенулась, очнувшись от оцепенения, потянулась к нему — обнять, но потом вспомнила, как он этими самыми руками отрубил голову псице, и в ужасе отшатнулась. Тот раз она впервые не желала ласк, которыми одаривал ее возлюбленный. Родные некогда объятия казались теперь чужими, холодными. И впервые возник в голове вопрос: кого она любит — того смешного, застенчивого паренька или жестокого колдуна? И знает ли она парня, что целует ныне ее плечи? Испугавшись этих страшных мыслей, целительница сама себя поправила — он это, ее Тамир, ее любимый, что учил их с Лесаной читать, что испек пирог на Колосовик. Он любит ее. И она его любит. Вот только… на сколько хватит их любви? Сердце сжалось от черной тоски.