Вероника Мелан - Уровень: Магия (СИ)

В какой-то момент Марика поняла: она просто не может не вернуться. Решено. Черт с ним, сходит за остальными, покажет лестницу, а дальше пусть справляются, как хотят, зато ее собственная ночь пройдет без стенаний преданной совести.

— Арви?

Тот прекратил вылизывать лапу и моргнул.

— Давай сходим на поляну, расскажем остальным про лестницу и вернемся. Ладно?

Когда Марика углубилась в лес, чтобы попытаться отыскать дорогу назад по своим же собственным следам, сервал все еще лежал на траве и смотрел ей вслед.

Сколько раз жизнь доказывала, что воплощенные в жизнь здравые помыслы оказываются бредовыми идеями? Много.

Вот и в этот раз Марика успела несколько раз пожалеть, что вообще решилась побыть «добренькой».

Остальных к ступеням она привела лишь полтора часа спустя.

Сначала пришлось ждать возвращения отправившегося куда-то в противоположную сторону на поиски все того же спуска Тэрри, затем терпеливо переминаться с ноги на ногу, изнывая от безделья, пока запакуют разбросанные по всей поляне пожитки, потом слушать за спиной нытье медленно бредущего деда и увещевающего его тетку-платочницу «потерпеть еще немножко».

Нашлась, тоже мне, святая…

А уж когда добрались до места, и обследовавшая его Лизи приказала ей идти первой, чтобы принимать перекидываемые с места на место рюкзаки, Марика взорвалась.

— С чего это я должна ловить ваши сумки?

Остальные уставились на нее с осуждением: мол, вот же строптивая; и только дед смотрел в сторону. Ветер осторожно трогал его белую бороду; тени под ногами удлинились.

— А что такого, дамочка? Так будет легче. Я вот буду помогать Бенджамину — у него колени слабые…

Бенджамин — это дед?

— А я собираюсь повесить свой рюкзак на спину и прыгать с ним. Вам советую сделать то же самое, — огрызнулась Марика, в которой всколыхнулась нешуточная злость за то, что ее без спроса решили впрячь в коллективное рабство.

— Неужто помочь сложно? — раскудахталась Лизи, всплеснула руками и принялась купаться в молчаливой поддержке товарищей, оглядываясь на их лица.

— А то, что я вам уже помогла найти спуск, это в счет?

— Вот вредная… — пробухтел Рон, и Марика, смачно бросив ему: «Да пошел ты», — развернулась, быстро подошла к краю и спрыгнула с обрыва на первую, расположенную ближе всех, ступень.

Сердце колотилось глухо и быстро, а когда рядом на четыре лапы приземлился Арви, вообще едва не выскочило из груди. Однако гнев придал сил и отодвинул на задний план страх.

— Пойдем отсюда. Да, кот?

Вместо ответа сервал ловко перескочил на следующую плиту, оглянулся и мотнул хвостом, ожидая попутчицу.

С осторожностью сапера перебираясь ниже — где-то сползая, где-то перешагивая, а где-то перепрыгивая, — она безостановочно бубнила по кругу одно и то же: «жирняк хренов», «святоша чертова» и «что б я еще раз вам помогла…»

От неудачных приземлений кожа на ладонях поцарапалась, колени саднили, а спина ныла, так как два раза Марика завалилась прямо на рюкзак. Вокруг что-то крошилось, сыпалось, срывалось вниз, а впереди молча звали за собой желтые кошачьи глаза. Назад оглядываться не хотелось — пусть карабкаются, как хотят. Ловят свои проклятые пожитки и костерят ее на чем свет стоит…

Хоть бы простое «спасибо» сказали. Так нет же! Выставили бессовестной, крайней и лысой. Дашь человеку одно, а он тут же сядет тебе на шею, свесит ноги и запросит большего.

Тьфу, а не люди! Зря только ввязалась.

Казалось, прошло часа три, прежде чем земля начала приближаться. К этому моменту Марика устала так сильно, что готова была распластаться на очередном камне и лежать без движения сутки, глядя на лысый утес.

— Не могу уже, Арви… Не могу.

И тогда, слыша знакомый голос, убежавший вперед сервал, возвращался и принимался ждать, пока увалень-человек соизволит подняться и совершить очередной рывок вперед. Коту спуск давался легко, почти играючи, и застывшая поза пятнистого проводника часто выражала скуку.

— Да иду я, иду…

С последней плиты, расположенной у земли, Марика скатилась кубарем — подвели гудящие, как заводские трубы, ноги. И оказавшись на земле, вместо того чтобы подняться, она стянула с плеч рюкзак, положила на жесткую ткань голову, пробормотала: «Дай мне чуть-чуть отдохнуть», — и закрыла глаза.

— Не знаю, как ты, а я жрать хочу, как волк. Знала бы, что это так муторно, хоть бы поела.

Они шагали сквозь темнеющую чащу — девушка и кот; трещали под подошвами сапог тонкие веточки.

Она проснулась от того, что Арви лизал ей ладонь. Дернулась, сначала испугалась, затем сообразила, что это «свой», и успокоилась, задышала ровнее. А минуту спустя кое-как сумела подняться.

Занялся тлеть закат; солнце ушло к горе, резко погасло в лесу освещение.

— Как думаешь, дед сумел перепрыгнуть через проломы?

Тишина в ответ.

— А эта дура, поди, не свалилась. Такие, как она, никогда не срываются вниз, даже если толкнешь. Хотя, грех так думать.

Арви семенил чуть впереди. Марика так и не поняла, кто из них выбирал дорогу, но сверяться с картой было лень.

Несмотря на ворчливые реплики, она все-таки волновалась — путь трудный, не упал ли кто? Страшно о таком думать. Может, стоило остаться и помочь?

Вздох. Хруст веточек под ногами; похолодевший вечерний воздух.

— Может, остановимся, поедим?

Кот бросил на Марику короткий взгляд и побежал вперед.

— Как скажешь.

Она, спотыкаясь, поплелась следом.

(Apocalyptica — I'm not strong enough)

Они познакомились в том самом дорогом ресторане, где столики бронировались за месяц вперед, а стены блестели так, будто в выкрашенный бежевым бетон инкрустировали тысячи дробленых бриллиантов. За ужином, куда Железный Арнольд, расщедрившись, пригласил и нескольких сотрудников.

Она заметила Ричарда сразу. Его невозможно было не заметить. Не человек — магнит для притяжения богатства, король с мягкой улыбкой и парящим вокруг ореолом невидимых купюр. Хрустело все: толстая пачка банкнот в ручной выделки бумажнике, крахмал белоснежной сорочки, крабовые ножки, откуда он точным и элегантным движением доставал ножом белое нежное мясо; хрустел вокруг даже воздух.

Конечно. Первый и главный инвестор канала Норд-ТВ. Альберт заискивал и лебезил, как цирковой песик, смеялся непривычно громко, следил за тем, правильно ли держит в руках столовые приборы.

Марика тоже следила. Потому что на тот момент едва ориентировалась, какой нож и вилку следует взять следом, а посему в приближающегося официанта ей хотелось кинуть гранатой. Ведь новый официант — новое блюдо, а, значит, новая пытка в борьбе с не дающимся этикетом.

Тот ужин она запомнила еще и потому, что Ричард — великий, недосягаемый, до неприличия богатый Ричард — не сводил с нее глаз. И она краснела. Путалась в приборах, роняла на скатерть оливки, слишком часто терла губы салфеткой и постоянно одергивала себя за ерзанье на месте.