Вероника Мелан - Уровень: Магия (СИ)

Марика быстро пошла прочь, оставив радеющего за ее седан агента позади. Бред, не могли бы они ее здесь найти. Черт, неужели что-то правда случилось с машиной? Но как? И что теперь делать?

— Если вы сейчас же не вернетесь, от нее останется один каркас! Вы понимаете? Вы куда?!

Теперь она бежала, оставив очкарика зло орать за спиной. Что за чертовщина? Как он узнал про машину? Как он нашел ее здесь, в тумане?

Минуту спустя его голос стих, а Марика, хрипло дыша, неслась на свой страх и риск вперед.

Еще через несколько минут она осознала: это место — воплощение ее собственных кошмаров. Поганая долина, проявляющая из сознания худшие потаенные страхи. Все, чего она когда-либо боялась. Все до единой мелочи: непонятные стоны, шорохи, незнакомые, зовущие на помощь, надломленные, полные боли голоса. Треск сучьев под невидимыми тяжелыми лапами. Но ведь нет здесь сучьев! Здесь вообще только трава…

Несмотря на осознание происходящего, в мозг тонкой струйкой яда продолжал проникать ужас, а за одежду цеплялся серый клочковатый туман.

— Жаль вам это говорить, но жить вам осталось месяца три, не больше.

Она сидела на узкой ровной больничной кровати, одетая в тапочки и пижаму, а напротив стоял хмурый доктор. Дверной проем, тусклый свет, проникающий в палату из единственного окна. Бейдж на груди с надписью Лестер Гамильтон.

— Как?..

— Вы обратились к нам слишком поздно. На этой стадии болезнь излечить уже невозможно.

— Как получилось, что я обута в тапочки? — прошептала Марика и вновь почувствовала, как на голове шевелятся волосы. Распущенные, без резинки, которая недавно стягивала их в хвост. Без толстовки. — И почему я в пижаме?

— А в чем еще вы должны находиться в больнице?

— Я вообще не должна быть в больнице.

— Увы.

Доктор сочувственно развел руками — качнулся на его груди стетоскоп. Прикрепленный к пластиковой дощечке зажимом лист был исписан мелким почерком. Внизу виднелся отпечаток круглой синей печати.

— Так случается, что оказывается слишком поздно. Я знаю, это нелегко принять…

О чем он говорит?

Марика огляделась вокруг: напротив стояла еще одна застеленная кровать. Пустая и унылая. Больничная палата. Диагноз. Почему она ничего не помнит? Почему в мозгах плавает мусор, а на сердце так тяжело? Почему вокруг все серое, включая ее собственные руки и лицо бледного Лестера?

— Какой у меня диагноз?

— Смертельный вирус Лиапароза.

Слово прозвучало приговором.

Нет, только не это. Как же счастливая здоровая жизнь? Как же квартира в высотном доме, работа, друзья? Как? Почему все так получилось? Когда?

Не поднимая лица, она долго смотрела на коротко стриженные ногти на своих руках. Обрезала длинные? Зачем? Приготовилась умирать?

— А где мой рюкзак? — вдруг спросила она о предмете, о котором почти ничего не помнила и сама же удивилась. О каком рюкзаке она говорит?

— Что вы имеете в виду? — Доктор настороженно поджал губы. — Вы, вероятно, бредите. Я назначу вам дополнительное обследование и пришлю психолога.

За его спиной, в дверном проеме, почему-то двоился больничный коридор. Марика нахмурилась, долго о чем-то думала, затем посмотрела на свои руки, еще раз на окно, резко подобралась, сбросила с ног тапочки и рванулась туда, где шевелил длинными пальцами у двери серый туман.

Ее ждет несуществующая подруга. Машина разбита. Ей только что диагностировали непонятную, но страшную болезнь.

Потихоньку терялось ощущение реальности. Она снова шла в сапогах, но теперь на босу ногу — на ступнях натерлись волдыри, а лицо обтекали серые клубы тумана. Где конец этой дороги? Где правда?

Непонятные слои. Погружение все глубже.

Неужели она все еще в больнице — спит и видит, как бредет в тумане? Неужели просто не хочет просыпаться? Почему едва помнит, чтобы было до этого, и почему так судорожно держится за лямку заплечного рюкзака? Что в нем? Что-то ценное?

Сбоку мелькнула рыжая шесть.

— Арви? — вскрикнула Марика и пристально всмотрелась в муть. — Арви?

Она зовет кого-то знакомого? Да, сервала… своего сервала.

— Арви!

К ней медленно приблизилась тень. Подошла ближе. Рыжая шерсть, вспоротый забрызганный кровью бок, заляпанная грязью морда и злой красный блеск в глазах. Хищник. Раненый спятивший хищник. Более проводник не в средний, а в нижний мир.

— Мне еще рано, — не осознавая собственных слов, глухо объяснила ему Марика, спешно отвела глаза и словно сомнамбула двинулась прочь.

— У нее сломалась шпилька! Вы видели? Ужас!

— И стрелка на колготках. Как можно в таком виде на сцену?

Марика ощущала, как поднимается по ступеням, где ей собираются вручать неведомую премию.

Меньше всего ей сейчас хотелось премию — очередную бумагу, в которой написано непонятно что. Не надо бумаг, не надо диагнозов, ничего не надо.

Шепталась позади толпа — многочисленная аудитория, наблюдающая за ней, идущей на заклание, словно толпа стервятников. Но, повинуясь секундному импульсу, вместо того чтобы взять протянутый лист в руки, Марика прошла мимо холеного ведущего и под разочарованное улюлюканье толпы спустилась со сцены. Не глядя на лица, вышла из зала.

Ей отчаянно хотелось писать.

Рядом снова стоял рюкзак. Кажется, на ногах были носки — стопы не болели. Вокруг все так же клубился туман, под ногами стелилась хрустящая желтоватая трава.

Писать. Писать-писать-писать.

Оглянувшись, она увидела унитаз — близко, всего метрах в пяти. Под его крышкой что-то нездорово булькало.

Марика быстро подхватила поклажу и пошла от одинокого страшного унитаза в противоположном направлении, почти позабыв, куда двигается.

Ричард с девушкой подошли сзади. Когда она остановилась, чтобы попить воды. Кажется, ее даже похлопали по плечу.

— Она лучше, чем ты, — говорил бледный, но одетый все так же вычурно Ричард с виноватой улыбкой на лице. — Я собирался тебе сказать. Просто никак не мог решиться. Ведь это грубо, говорить кому-то, что ты такой нелепый в своих попытках казаться умнее. И как можно так плохо подбирать к блузке юбку? Нет, Марика, ты как была нищенкой, девкой со дна, так ей и осталась. И сколько бы ты ни прикидывалась роскошной королевой, всегда будешь дворняжкой с побитым и злым выражением на морде. Конечно, я не мог провести с тобой эти две недели, не мог себя так невежливо принудить, понимаешь?..

Она прошла мимо них — усталая и равнодушная, даже не взглянув на заменившую ее пассию.

Следующие метров сто (двести? пятьсот?) Марика шла, не обращая ни на что внимания. Сознание почти отключилось, вошло в защищенный безэмоциональный режим, пыталось защититься от сбоев. Слишком много всего, слишком много.

Глаза смотрели не на туман, а на сухую шелестящую траву под подошвами, ноги шагали, не выбирая направления. Она давно сбилась с него — с направления (если оно вообще здесь существовало), и теперь молча смотрела под ноги.