Алексей Изверин - Чужая корона (Чужое тело-2)

Сработало, сработала‑то моя идея! Вот толпа начинает делиться, вот конницу вытесняют вперед зачем‑то. В единой мерно наступающей толпе появились куски, словно торт нарезали, и куски эти устремлены острыми концами как раз к псевдопроломам. Для маскировки, есть ещё пара таких же кусков, ограниченных колючкой, но там стена очень хорошо укреплена. Просто чтобы не заподозрили ловушку.

Нет, пока что столбы не ломают, проволоку пытаются рубить, но большинство её обходит? Ничего себе? Сейчас они должны бы это дело корчевать, а они что делают?

С противным "Цанг — цанг — цанг!" осыпались стрелы.

Хватит тянуть. Еще, чего доброго, ворвутся сюда, и мало не покажется.

Я глянул на Вихора. Тот, спасаясь отстрел под большим и тяжелым щитом древнего вида, вскинулся, бросился к флажкам.

Три жерди с флажками, белая, красная и зеленая. Красный вверх, готовиться, вниз, огонь. Зеленый — готовность. Белая — спасайся кто может. Один мах зеленым флагом — клади картечь каменную, которой у нас запасено, два маха — клади картечь железную. Около каждой башни, около каждого пролома тоже есть свой сигнальщик с такими же жердями, но у него задача проще, как только пушка к выстрелу готова, то поднять зеленый вверх, а если что‑то пошло не так, то белый.

Простая азбука, простая, то, что у меня получилось выдумать…

Сплюнул на землю, кашлянул пару раз, поднес микрофон ко рту.

— Готовность! — Зеленый сигнал, полощется на морском ветерке зеленый флажок, поднятый руками Вихора. С грохотом падают на землю перед пушками плетеные щиты, поднимается мелкая и противная пыль, суетятся пушкари.

Впереди видны ошалелые лица степняков. Оказывается, в стены не надо бить тараном, они сами разваливаются! Эй, эй, эй, все сюда, сюда, сейчас зададим жару городским!

Рядом со мной свалился воин со стрелой в глазнице, неосторожно высунулся из‑за зубца, несколько стрел чиркнули по камню. Через цель между стеной и прикрывшим меня щитом барона Шорка я заметил, что конница‑то стягивается как раз к проломам, вот она уже совсем впереди, а за ней идет пехота, все убыстряет и убыстряет шаг.

Вот уже внизу, там, не море людей, а море людских лиц под шлемами и конских морд под бунчуками, все оскаленные, лошади роняют противную белую пену, люди что‑то орут, раскрывают рты, рев зарождается, словно где‑то прорвали плотину. А по спине и груди у меня бегут мелкие мурашки, кожу на лице стягивает незримое напряжении.

— Целься! — Красный сигнал сменил зеленый. Так, раз, два, три… Все, все подняли зеленые флажки. Все готовы. Теперь можно…

— Пли!

Жду, никакой реакции. Ах да, тут же…

— ОГОНЬ!

Вот теперь упал вниз красный флажок, и ему ответили пушки.

Бум — бум! Бум — бум! Бум — бум — бум!

Нестройно ударили, нестройно порскнули обильные языки дыма, быстро сносимые ветром в сторону и вверх, через мою позицию на башне промчалось облако вонючего порохового дыма, перехватило сразу горло. От гранат нет такого! Да и меньше пороха‑то в гранатах!

По атакующей толпе как щебнем стегнули. Хотя почему это "как", прошла рябь такая, как по волнам если песком бросить. То тут, то там из общего людского моря исчезали люди, не очень много, и от них как всплеском исходило изумление. Что ж это такое с мим сотоварищем, горожане эти камнями кидаются, что ли? Ух, сейчас мы доберемся, мы им эти камешки припомним!

— Бань! — Крикнул я в рупор, ссаживая горло. Во рту моментально стало противно и кисло, я попытался сплюнуть, не смог.

Замелькали длинные банники в руках сыновей мастера Виктора, зашипело вино, целая бадья дешевого пойла, опрокинутая на ствол пушки. Не разошлись бы швы! Нет, держатся. Воняет противно, кислятиной. Такое ощущение, что не до конца сгоревшая пыль оседает на шевелюре, на лице, лезет в глаза, забивается в рот и в нос.

— Картечь, железную клади!

Вихор, тряся головой и чихая, забрался выше, вздернул вверх древко зеленого флага, замахал им быстро — быстро над головой, делая по два маха разом, пережидая, а потом ещё два маха.

— Заряжай!

Не удержался, перегнулся через парапет, поглядеть.

Конница все ближе, они уже взяли разгон, их не остановить. И как раз нацелились они в проломы. Ну а что, конь‑то тут пройдет, а там уже на улицы… Пехота уже не так нужна, чтобы стены ломать, стены‑то вот уже сами сломаны, вливайся в веселую тусовку! Успей пограбить, пока другие не успели!

Передние, вырвавшиеся из общего строя, летят на землю, путаются в колючей проволоке, с кусков торта люди тоже натыкаются на проволоку, падают, кричат, пытаются её рубить, а остальные тормозят коней, густо летят стрелы, на нашей стороне им отвечают ругань и стоны.

Подоспела пехота, нападавшие уже смешались, вот единая толпа лавой хлынула к проломам, в бахроме из запутавшихся в колючей проволоке невезунчиков, дикий ор слился в одно слитное "Ааа", перемежаемое грохотом оружия…

Пушкарская обслуга работала быстро.

Всунуть внутрь картуз с зарядом, примять шомполом. В затравочное отверстие вставили уже нарезанный заранее фитиль, умяли его внутрь шилом, закатили второй картуз, с зарядом.

Обрезки железных гвоздей в плотном шелковом картузе. Блин, по цене как вышло… Уж лучше б медными монетами стреляли, это получилось бы подешевле! Или десятку наемников… Ну ничего, проволоку делаем, в следующий раз дешевле станет…

— Товсь!

Вихор сменил флаг на красный, поднял его над головой.

— ОГОНЬ!

Я уже инстинктивно прижался, памятуя о своем мире, где как сказал "огонь", так пушка и пальнула. Но тут‑то, с медленно горящими фитилями, времени было достаточно, чтобы присесть на колени и поплотнее прижать ладони к ушам.

Рявкнули пушки, на этот раз мерно так, глухо, уверенно, и все впереди заволокло черно — серым смрадным дымом. Налетевший ветер рвал его в клочья, унося дальше, через город, к океану.

И открывалась картина ещё не разгрома… Но уже чего‑то близкого к тому.

Железная картечь легла куда как более кучно. Или виной всему было то, что отряды приблизились на более близкое расстояние? Или, скорее всего, просто ломанулись они все сюда, а отсюда‑то им и досталось…

Не знаю, пока что не знаю, потом надо будет выяснить.

Перед каждой пушкой в толпе как корова языком лизнула. Валяются вперемешку тела людей и лошадей, поломанные лестницы, разное дреколье. Живых не видно, я даже и сам не ожидал, что такой ужасный результат будет. Да в упор практически! А между них, между прогалов этих со смертью и разрушением сгрудились уже не солдаты, толпа просто, оглядывались, вертели головами, и чаще всего назад, в сторону тыла. Те, кто сзади, ещё не осознали происходящего и напирают, людское море захлестывает редкие островки ошеломленных выживших, путается в колючей проволоке, мелькают мечи и топоры, проволока неохотно рвется, столбы сдаются и их начинает выворачивает под тяжестью напирающих тел.