Сурен Цормудян - Боевой вестник

— Я помню, государь.

— Не сбивай меня с мысли. Так вот. Мятеж окончился уступками, и рабство отменили. Но, по большому счету, лишь слово «раб» перешло в разряд ругательных, а для простолюдинов мало что изменилось. Их стало нельзя покупать и продавать, но один лорд по-прежнему может передать своих подданных другому, нельзя лишь разлучать тех, кто состоит в родстве и браке. Вроде и должны запомнить Леона Второго как избавителя от оков рабства, но помнят его как жестокого тирана. А тот, что предшествовал тирану, был светел и благороден — Хлодвиг Третий, отец Леона Второго. Он построил Дом Наук в Артогно и королевскую библиотеку в каждом из больших городов. Велел вырыть под столицей систему сточных каналов, чтоб нечистоты сразу уходили в море. И с тех пор как его замысел был воплощен, в городе не случилось ни одной эпидемии.

— Однако рабство он отменять и не думал. — Нэйрос горько усмехнулся.

— Какой король способен направить против себя мечи собственной знати? Только безумец. Я благодарю своего предка, злобного Леона Второго, что избавил меня от этой ноши. Но вот ведь какая штука мне не дает покоя. Ты же знаешь, что королем после Дэсмонда должен был стать не я, а принц Горан, мой старший брат.

— Благородный Горан пал в бою на Мамонтовом острове, — вздохнул Нэйрос. — И с ним сложили бы головы и мы, если бы он не приказал нам с тобой взять отряд латников и вызволить из ловушки сира Гильома Блэйда с его людьми. А может, и нет. Возможно, если бы мы тогда остались с Гораном, то выжили бы все. Но, как бы то ни было, трон по праву наследования перешел к тебе, государь.

— Это все я знаю. Но ведь королем должен был стать Горан. А каким бы он был? Мне он приходился братом. Мне сложно судить. Он мог стать славным, добрым и великим королем? Ведь после нашего отца, обагрившего руки в крови казненных, должен был прийти именно такой.

— Твой брат был смел без меры. Отчаян и силен. Но он был жесток, если ты не заметил, хоть и не настолько, как Дэсмонд. И ко мне он относился не так сурово, как твой отец. Но я думаю, что ты истинно добрый и мудрый правитель.

— Льстец, — фыркнул Хлодвиг.

— В этом меня никто и никогда не упрекал.

— Ну, будет тебе. Однако каким я останусь в памяти потомков? Я хочу дать простому люду школы, насытить их жажду знаний. Завоеватели всегда угоняют в рабство самых искусных ремесленников или убивают их. Трудно восполнить такие потери после войны. А война близка.

— Ты одержим мыслями о войне. Не всегда смена течения в океане Предела приводила к открытому вторжению.

— Не всегда, — кивнул король. — Однако стычки были каждый раз, так или иначе. Но кто сказал, что этого не случится вновь? Мы пожгли и разрушили верфи на острове, уничтожили боры корабельных сосен, нанесли немалый урон колдунам. Но прошло восемнадцать лет, а течение уже поменяло направление.

— С чего ты взял, государь?

— А вот послушай. Ты ведь помнишь лорда Брекенриджа?

Нэйрос кивнул. Конечно, он помнил лорда одного из больших домов королевства. Когда Кабрийский орден, а с ними многие из прочей знати, отправился завоевывать Скифарию, молодой Роберт Брекенридж состоял в его рядах. Его сыновья, Гай и Вилор, были совсем детьми, и управлять родовыми землями остался его младший брат Эдвин. И Эдвин Брекенридж оказался единственным из лордов ближайших к Волчьему мысу территорий, который собрал войско и двинулся на мыс отражать нашествие корсаров Мамонтова острова, пока было еще не поздно. Другие лорды, питая нескрываемую неприязнь к так называемому волчьему народу, выжидали. Пусть корсары убивают свободолюбивых жителей мыса, и пусть они, в свою очередь, проливают кровь корсаров. Но Эдвин не стал ждать — двинулся на помощь и погиб в неравной схватке. И тогда король Дэсмонд в очередной раз позволил себе разгневаться. Его супруга-королева, носящая имя Эолинн, мать Хлодвига и Горана, являлась родной теткой Роберта и Эдвина Брекенриджей. Гибель племянника глубоко поразила королеву. А Дэсмонд, при всех своих недостатках, обладал тем не менее такой добродетелью, как безмерная и страстная любовь к супруге. После гибели Эдвина король приказал лордам снаряжать войско и идти на Волчий мыс отражать нашествие, а затем плыть на Мамонтов остров, пока это позволяло течение, и нести туда возмездие. Однако для волчьего народа и для Эдвина уже было поздно.

— Отчего мне его забыть? Он один из немногих, кто не считает возведение в лорды кузнеца чем-то постыдным.

— А тех, кто с презрением обзывает тебя возведенным, ты тоже помнишь? — Хлодвиг усмехнулся.

— Будь уверен, государь. Я должен помнить тех, кто относится ко мне дружелюбно, чтобы знать, на кого можно опереться в трудный час. А врагов я должен помнить, чтобы по возможности предотвратить приход этого трудного часа.

— Умно. Однако не об этом речь. Сегодня вестник принес пару грамот из Брекенрока. Одна из них — петиция ассамблеи лордов.

— Вот как? О чем речь?

— Чуть позже, Нэй. Вторая бумага содержит информацию иного рода. Несколько дней назад пропал конный латник из стражи Брекенрока. Подумали, дезертировал. Хотя с чего бы: у Роберта добрые земли и хорошие урожаи уже третий год. Его латники живут сытно и тепло, несмотря на близость моря, из которого нам постоянно приходится ждать беды. Латника начали искать — прочесывали окрестности, расспрашивали людей. И нашли в нескольких милях севернее замка, прямо на берегу Жертвенного моря, лодку-долбленку из краснолистого тиса.

— Краснолистый тис? — Нэйрос нахмурился. — Но такое дерево в Гринвельде не растет уже лет четыреста.

— Как и мамонты более здесь не водятся, — кивнул Хлодвиг. — Но все это еще есть на Мамонтовом острове. Ты и сам видел эти могучие деревья, которые начали расти за много тысяч лет до войны богов. Следовательно, лодка с острова.

— И каковы ее размеры? Не указано в письме?

— Указано. На одного человека.

— Но позволь, государь, даже если течение сменилось и благоприятствует движению флота к нашим берегам, нельзя на лодке просто взять и пересечь Жертвенное море. Это же одноместная долбленка, не парусный ял и не двадцативесельная галера.

— А кто сказал, что лодка самостоятельно пересекла море? Под покровом ночи или тумана мог приблизиться корабль и спустить эту лодку с одним человеком на воду, дабы он достиг берега незамеченным. Но даже галера на две сотни весел не способна преодолеть течение, что идет с океана Предела в море, а затем огибает Мамонтов остров. Она не смогла бы приблизиться и спустить лодку на воду, если бы течение не изменилось. Эта лодка — знак нам. Война близка.

Нэйрос повернул голову и уставился на закат, пылающий над Слезной бухтой. За ней начинался океан Предела. Алые краски, заполнившие небо, казались сейчас зловещим предвестием большого и долгого кровопролития.