rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля

- Но ведь другого выхода не было, почему ты себя винишь? - я дотрагиваюсь до его ладони, все еще лежащей на моей груди.

- Малыш, даже если я не буду себя винить, на пользу твоему здоровью то, чем мы с тобой занимались, явно не пошло…

Наклоняется и целует меня в нос…

- Нормально все с тобой. Единственное, что ты должен - слушаться меня беспрекословно, понял?

- Я же и так должен, я же тебе Непреложный Обет давал! - Вот же черт, нашел, когда вспомнить!

- Нет на тебе никакого Обета. Чему тебя только шесть лет в школе учили!

- Как это нет? - Ушам своим не верю.

- Ты же умер, извини, конечно. Все Обеты со смертью для тебя закончились. Ты совершенно свободен. Но слушаться меня будешь все равно. Сейчас немного отдохнешь, я осчастливлю Мак Гонагалл вестью о том, что мы прибыли, и через некоторое время она может начинать рвать меня на части. Потом завтракать и зелья. Уяснил? Пройдет твое сердце.

И он застегивает пижаму на моей груди, накрывает меня одеялом, делает вид, что проверяет, нет ли у меня температуры, а на самом деле просто целует (в лоб, как покойника!) и уходит. Я слышу, как он чуть ли не бегом спускается по лестнице в тот самый кабинет с болтливыми портретами, разговаривает с кем-то через камин, что-то роняет, наверное, диковинные приборы Дамблдора, выстроившиеся на столике. Прикрываю глаза. Мерлин, почему мне так хорошо? С уличным ветром приходит запах травы, только что распустившихся листьев, озерной воды. Свет, тепло, эта огромная мягкая кровать с невесомым одеялом, высокий потолок, витражи на окнах, много-много воздуха. Я умер… так пусть теперь у меня будет другая жизнь, в которой сбываются обещания про все будет хорошо…

Завтрак нам приносит Добби, тоже кланяется мне, как каменному истукану, а на Северуса смотрит с таким обожанием, что я так и жду, что домовик назовет его не господин директор, а Великий Мастер. Но ничего подобного, к счастью, не происходит, Добби удаляется, оставив нас наедине с яичницей, печеньями и чаем. Я старательно разеваю рот, поглощая все, чем меня кормят. Капризничать, пожалуй, надо действительно прекращать, иначе Северус так и будет кормить меня с ложки до морковкиного, ну, того самого… Зелье малинового цвета, вероятно, предназначено для моего пострадавшего в боях и ритуалах сердца, потом еще какие-то два, я даже боюсь спрашивать, для чего. Вообще лучше не задаваться вопросом о том, что у меня еще болит, иначе можно узнать о своем покалеченном организме еще немало нового и интересного. Вряд ли эти знания будут способствовать моему выздоровлению, раз я так испугался собственного сердца, просто забившегося чуть быстрее.

Все, я накормлен и напоен, получаю легкий щелчок по носу, пытаюсь возмутиться, но меня уже укладывают на подушку, дотрагиваются пальцами до висков - и я понимаю, что сейчас будет. Спать я буду, вот что. Я еще смотрю на него, как он сказал, но глаза мои уже закрываются, веки тяжелеют. И последнее, что я успеваю подумать достаточно связно - не хочу, чтоб он уходил…

Когда я просыпаюсь, я не тороплюсь открывать глаза. В моем положении практически нет никаких плюсов, но если подумать, кое-что все-таки есть. Вот сейчас, например, я слышу, как у окна в спальне тихо переговариваются двое, наверное, думают, что я еще сплю. И если не торопиться открывать глаза и подавать признаки жизни, можно даже понемногу начать понимать, что же творится вокруг. Хотя бы фрагментами. Потому что переговариваются Северус и… Герми! Он же говорил, что никого ко мне не пустит, так что лежим, ушки на макушке, дышим тихо-тихо.

- И еще раз предупреждаю Вас, мисс Грейнджер, никаких посторонних разговоров, Вы меня поняли?

- Да, господин директор, я же все понимаю… А с Роном теперь точно все будет в порядке?

- Конечно, можете даже не волноваться. Он проспит до завтра, может быть, даже и не до утра, а до вечера или до обеда. Ему больше ничего не угрожает. Как и мистеру Лонгботтому.

- Я не знаю, как Вас благодарить, господин директор…

- И не надо. Отблагодарите меня тем, что посидите с Гарри, и не будете болтать. Если у него будет жар, дадите жаропонижающее, оно на столике под согревающими чарами. Если я не вернусь к обеду, постарайтесь его покормить. В случае если хоть что-то в его состоянии Вас встревожит, немедленно отправьте мне Патронуса. Все ясно?

- Да, господин директор.

Ого, господин директор убегает по делам, а со мной остается Герми? Вот это да! Только, конечно, она будет сдувать с меня пыль, и он запретил ей болтать. А я знаю Гермиону - если ей что-то запретить, она никогда этого делать не будет. Значит, у нас будут сегодня темы, закрытые для обсуждения. Ну, ничего, времени у меня предостаточно, пока я тут буду валяться, из господина директора, как оказалось, что-то тоже можно вытянуть, так что не печалься, Гарри! Всему свое время.

Как только я слышу, что за ним закрылась дверь, я немедленно перестаю притворяться, приоткрываю один глаз, чтобы убедиться в том, что Гермиона действительно на месте (на месте, сидит в кресле, книжку открыла!), и зову ее. Краше, конечно, ворона каркает, но я пока по-другому не могу.

- Ой, Гарри!

Она срывается с кресла так быстро, что только что открытая книжка со стуком валится на пол, подлетает ко мне и стискивает в объятиях.

- Гарри, Гарри, - без конца повторяет она и чуть не плачет, - я так рада! Сегодня такой счастливый день!

Я бы тоже обнял ее в ответ, но у меня не получится, так что, как только она перестает меня тискать, я просто беру ее за руку и глажу. И тоже, как дурак, повторяю ее имя. Потому что я был уверен, что больше никогда в жизни не увижу ни ее, ни Рона. Когда обманул их, чтобы отправиться к Волдеморту с Северусом, который тогда еще был для меня Снейпом…

- Герми, - шепчу я, - а вы с Роном на меня не сердитесь?

- За что? - она смотрит на меня так, будто я буйно помешался прямо на ее глазах.

- За то, что я вас бросил тогда в подземном ходе. Что обманул. Я просто уже знал, что будет дальше, а вам сказать, сама понимаешь, не мог.

- Гарри, - лицо у нее делается строгое-строгое, - он просил, нет, он велел ничего такого с тобой пока не обсуждать. Ты же не хочешь, чтоб он меня выгнал?

- Не хочу. Но скажи, не сердитесь?

- Как ты можешь говорить такую ерунду? Нет, конечно.

- А ты можешь хотя бы рассказать, что с Роном, и за что ты благодарила Сев… (о, Мерлин, какой же я дурак, чуть не назвал его при ней по имени!) директора?

Но она, конечно, заметила мой промах, и теперь смотрит на меня с сочувствием и пониманием. Что, думаешь, если я называю его по имени, я совсем сошел с ума? Улыбаюсь, а она улыбается мне в ответ. Она очень похудела, осунулась, бледная-бледная, тени под глазами. И в то же время она просто сияет, глаза огромные, в пол лица, смеющиеся. Она чему-то безумно рада, она за что-то так благодарила нашего господина директора.