Friyana - По другую сторону надежды

Гарри молчал. Он замер, сжавшись в неподвижный комок на своей половине кровати.

— Я не хочу… — с отчаянием повторил он наконец.

Драко повернул голову — Поттер кусал губы, тяжело дыша.

— Ты не понимаешь, — выдохнул Гарри. — Мне плевать на них. Да, наверное, это просто мои страхи… в которых откуда-то есть то, о чем я не знал. Но я не понимаю, что происходит — это бунт моих перепуганных желаний, или это мир подает мне знаки? О том, что я допускаю ошибку сейчас, и что ее еще можно исправить?

— Исправить как? — медленно уточнил Драко. — Согласившись? Или, наоборот, отказавшись?

— Я не знаю, — беспомощно признался Гарри, отворачиваясь и пряча лицо в ладонях.

— Извини, — буркнул он, когда смог отдышаться. — То набрасываюсь на тебя с самого утра, то разговоры затеваю…

Драко придвинулся ближе и отвел его руки в стороны.

— Тебе это снилось? — спросил он. — Сегодня утром? Я просто конец подсмотрел?

Гарри молча пожал плечами и кивнул.

— Мне, правда, нравится заниматься с тобой сексом, — совершенно спокойно сообщил он. — Ничего не могу с собой поделать. Даже если ты… просто втянулся.

Малфой не удержался от неуместной улыбки.

— Поттер, ты и бревно соблазнишь, если тебе приспичит, — протянул он. — Неудивительно, что я застрял в твоей постели так надолго. На твоем месте я бы сейчас лучше подумал о том, что мы скажем в свое оправдание Панси, когда спустимся вниз, а она опять заведется читать нотации.

Гарри загадочно улыбнулся.

— Еще немного, и я посоветую ей завести любовника, — фыркнул он. — Нельзя быть такой занудой. Хуже…

Он осекся, и Драко едва не прикусил язык, поймав себя на попытках закончить фразу за него. Имя Грэйнджер по-прежнему оставалось полуоткрытой дверью во тьму, в которую никто из них не торопился заглядывать. Всему свое время, а умирающим — тем более.

— Поттер, не шути со слизеринцами, — серьезно сказал Драко. — Подобный совет Панси вполне может принять к сведению, а ближайшие кандидаты в округе — это мы с тобой. Она тебя привлекает?

Гарри прыснул, отворачиваясь.

— Если я спрошу, привлекает ли она тебя, ты, я чувствую, дашь мне в глаз, — сквозь смех пробормотал он.

— По крайней мере, попытаюсь, — согласился Драко. — К тому же, я в жизни не поверю, что ей действительно это нужно. Она выглядит, как человек, закрывший тему близких отношений для себя раз и навсегда.

— Ты ее тоже когда-то закрывал, — небрежно отмахнулся Поттер. — И посмотри, где ты в итоге оказался.

Малфой наклонился и коснулся губами его лица.

— В раю, — прошептал он, обнимая Гарри. — И черта с два ты меня отсюда выгонишь, Поттер…

Гарри молча зарылся лицом в его волосы. Наверное, Драко прав, устало подумал он — не стоит ворошить то, что пока не случилось… тем более, что при одной мысли о чем-то ином хочется выть.

А при мысли о том, что все это однажды снова закончится, оборвется — как и тогда, в какую-нибудь ничем не примечательную секунду — хочется умереть прямо сейчас. Так, может быть, уж лучше завывания, чем смерть?..

* * *

Больничные стены навевали тоску.

В детстве, бывая в клинике, Панси гадала, что именно создает здесь такой неповторимый, особенный, притягивающий и одновременно отталкивающий запах. Цветы, которыми уставлены подоконники? Зелья — перемешавшиеся, наслоившиеся одно на другое? Кровь, спирт?

Едва уловимая вонь смерти и разложения — вот как она называла это сейчас. Самым странным казалось то, что определение пришло сразу же, стоило только перешагнуть через порог и вдохнуть полной грудью больничный воздух.

Молоденькая ведьма за стойкой, указатели, лифт, солнечный свет, едва пробивающийся сквозь неплотно прикрытые шторы в коридорах. Сиделка у кровати — и отсвет презрения и, одновременно, подобострастия в ее глазах. Презрения — потому что она презирает всех, кто ходит к безнадежным больным, полагая, что каждый из них бывает здесь только для того, чтобы лишний раз порадоваться — умирает не он, а кто-то другой, поняла Панси. Подобострастия — потому что в этой палате умирает Гермиона Грэйнджер, про которую ни черта не ясно, кроме того, что ее навещала МакГонагалл, та самая дама, что сменила на посту Альбуса Дамблдора, убившего в свое время Сами-Знаете-Кого.

Этого хватало, чтобы быть вежливой с посетительницами пациентки. На всякий случай.

— Только не прикасайтесь к ней, — учтиво напомнила она и встала, уступая Панси место рядом с кроватью.

— Как она? — негромко спросила девушка, удерживая сиделку за рукав.

Несколько секунд тишины дали больше информации, чем произнесенные, наконец, слова.

— Мы делаем все, что возможно, — ровно ответила та — и вышла.

Почки не функционируют, поражение кожного покрова — восемьдесят три процента, лицевые и глазные мышцы не подлежат восстановлению, разрушение периферической нервной системы…

— Ну, здравствуй… гриффиндорка… — вздохнула Панси, медленно опускаясь на стул.

Лежащее, а, точнее, висящее в футе над кроватью спеленатое заклятьями существо не отреагировало. Впрочем, реакции Панси не ожидала — идя сюда, она отдавала себе отчет в том, что поговорить с Гермионой уже не удастся. Да и сложно говорить с тем, чьи голосовые связки остались в недавнем прошлом — даже если у Грэйнджер хватит упрямства выкарабкаться из комы и пройти через все курсы косметической колдомедицины, вряд ли она сможет снова научиться говорить. И — да, видеть. Немота — еще полбеды, но слепота… При том, что поражены не только глаза, но и весь участок мозга, ей даже подвиг Моуди не повторить…

Жалость была бы уместной, поймала себя на странной мысли Панси. Хорошо, что испытывать не обязательно. Мешает… да и ни к чему она Грэйнджер. Вот если бы жалостью из комы поднять можно было… или хотя бы зрение вернуть…

Она протянула руку и осторожно коснулась лба едва дышащей Гермионы кончиками пальцев.

— Давай-ка посмотрим, что там у нас… — бормотала Панси, скользя ладонью над лицом девушки.

Прикрыв глаза, она сосредоточенно прислушивалась — так, как учила Лавгуд, хотя из Лавгуд учитель, конечно… так ведь и другого-то нет, только и остается, что вытягивать информацию из этой чокнутой…

«… — Я ей что, все мозги должна буду обшаривать?

— Драконы были последним и самым пугающим из того, что она видела. Наверняка это будет на поверхности. Просто посмотришь — что увидишь, то и хорошо. Не получится — придем еще раз…

— Если он будет, этот — еще раз…»

В воспоминаниях Гермионы была чернота. Непроглядная, пустая, гулкая, как дом, который давно покинут хозяевами. Панси сжала зубы и уставилась на девушку, подперев кулачком подбородок.

— Ну, и что мне с тобой делать? — мрачно поинтересовалась она. — Ты ж такими темпами в любой момент умереть можешь… единственный свидетель ты наш.