rain_dog - Летучий корабль

Я так и не смог уйти из той, сейчас невозможной для меня жизни, так и завис меж двух миров — не маг, и не маггл. Признайся, в душе ты все тот же герой, который не знает, что с собой делать. Который так и не научился жить правильно, хоть и очень старался. Что, еще одна дорога, по которой ты пришел в никуда?

И при этом я живу рядом с абсолютно счастливым человеком! Я не знаю, с чем это связано, вероятно, он просто старше и решил закрыть вопрос о смысле жизни как неразрешимый. В нем нет сейчас того иссушающего душу беспокойства, что, казалось, так и исходило от него на пиратском острове. Он уравновешен, уверен, и когда я вместе с ним, это ощущение словно переходит и на меня, скрывая меня от мира, подобно непроницаемому облаку. Он постоянно чем-то занят: управлением своими имениями, зельями, которые он варит теперь, думаю, из чисто научного интереса. Когда я спрашиваю его об этом, он даже не сразу понимает, в чем дело, а потом отвечает: «Ах, это… как тебе объяснить, наверное, помогает сосредоточиться». Трудно сказать, относится ли он к чему-то как к делу своей жизни. А, может быть, все, что он пережил — и его совершенно невероятная молодость, полная предательства, разочарования, метаний между двух лагерей, и война, и остров, и министерская карьера, и моя мнимая смерть — все это, наконец, научило его просто брать от жизни то, что она предлагает ему в данный момент, не гонясь за химерами, которых мы всегда придумываем себе сами.

Кто я рядом с ним? Молодой маггл, любовник при богатом «дядюшке»? Если бы я хотя бы мог вернуть магию! Сколько времени он захочет оставаться со мной, когда утихнет страсть? Да нет, дело даже и не в этом. Дело в том, что лорд Довилль — такой человек, рядом с которым невыносимо быть никем. Не потому, что он чего-то требует от меня, нет. Трудно быть ему равным, да, наверное, так. А если не быть ему равным, от тебя рано или поздно ничего не останется. Он так устроен — меняет мир по своему разумению. Конечно, довольно глупо предполагать, что университетский диплом сделает меня хоть в чем-то сильнее, но если я брошу сейчас учиться — это станет моей полной капитуляцией. Хищник утащит меня в свое логово (где я и так уже устроился с комфортом), а когда ему надоест, просто выбросит косточки…

- Ты что сегодня такой серьезный? — спрашивает он меня, встречая в прихожей. Гладит по холодной щеке, приподнимает мое лицо за подбородок, вглядывается в глаза. — Катастрофальное невыполнимое домашнее задание, которое надо было сдать вчера?

Он подцепил от меня это словечко — «катастрофальное», оно ему нравится.

- Да нет, — я вначале пытаюсь отмахнуться, но потом, за ужином, все же рассказываю ему все, ну, почти все. Про мои обглоданные косточки предпочитаю умолчать.

- Гарри, это же давно очевидно, — говорит он. — Ты делаешь то, что тебе совершенно неинтересно.

- А что мне тогда делать? Бросить университет? Если бы я хотя бы был магом!

- Ты был магом — и тоже не знал, куда себя деть.

- Северус, — я откладываю вилку и складываю руки перед собой на скатерти, — мне скоро двадцать пять. Я ни на что не годен. Если я реализую то, что задумал, когда поступал в университет, мне кажется, я просто сдохну от этой беспросветной скуки. Нет, не перебивай, — говорю я, когда вижу, что он пытается возразить, — помнишь, я рассказывал тебе, о чем мы с сэром Энтони говорили еще в Азкабане? Что мир магов не предлагает достойных занятий таким, как…

- Как ты, как он, как я… И он сказал, что мы — авантюристы. Он прав. Ты думал, мир магглов предлагает подобные занятия? Если мы, разумеется, исключим криминал…

- Тебе нравилось быть пиратом, Северус?

- Да, — признается он, доливая вина себе и мне в бокал. — Но мне нравится и та жизнь, которую мы ведем сейчас.

- Ты можешь мне сказать, для чего ты живешь?

- Для чего? — он щурится, раскуривая сигару. — Для себя, для тебя. Этого мало?

Я замолкаю, но он прекрасно видит, что я не согласен с ним.

- Гарри, — говорит он, чуть склоняя голову набок, — оставь пока все, как есть. С учебой это может быть просто временное — такое бывает. Потом внезапно что-то может тебя привлечь — и все изменится.

Я лишь отрицательно качаю головой — мертвые буквы на блеклых страницах книг, ничего больше.

- А ты знаешь, что мне могло бы быть интересно?

- Догадываюсь.

- Без магии все равно ничего невозможно…

- Почему? Насколько я вижу, ты любишь корабли.

- Я не хочу строить мертвых железных монстров.

Он встает из-за стола, делает несколько шагов по кухне, подходит к окну, вглядываясь в дождливый сумрак. И внезапно говорит мне:

- Гарри, мне придется уехать в Лондон на пару дней. Люциусу требуется моя консультация по какому-то вопросу. Я вернусь к выходным, хорошо?

Разумеется, почему бы ему и не съездить в Лондон? Только вот когда он уезжает, я почему-то вновь думаю о том, что у него есть дела в этом мире. Он нужен Малфою, он мог бы вернуться и вновь работать в правительстве. А вот вместе со мной ему даже не пересечь границу магического мира…

И все эти мысли копятся во мне — вроде и ничего серьезного, а в то же время как будто какая-то влажная блеклая муть заполняет мне душу. И от нее холодно и неуютно. И все это прорывается как-то странно и неожиданно, как это и бывает обычно — непонятно с чего. Но так, что остановиться невозможно, а потом, когда оглядываешься назад, в ужасе думаешь: Что я делаю?

Северус, действительно, возвращается вечером в пятницу — немного чужой, непривычный, словно привез Лондон в карманах своего пальто. Раздевается, бросает в спальне довольно объемную сумку.

- Разбирай, — говорит он мне, — там почти все для тебя.

Он исчезает в ванной. И я распаковываю сумку — он любит покупать мне вещи, и он никогда не ошибается. Я как раз заканчиваю раскладывать на кровати свитера и рубашки, приобретенные лордом Довиллем для меня в Лондоне, когда он оказывается сзади, быстро, порывисто целует меня в шею и чуть слышно выдыхает:

- Я так соскучился по тебе…, — а его ладони уже скользят по моей груди, обдавая жаром.

А вот на следующий день мы отправляемся в театр. Мне немного стыдно признаться, но в мои двадцать четыре года я ухитрился ни разу не побывать в оперном театре, мне казалось, я вряд ли пойму что-нибудь из действия, на протяжении которого никто ничего не говорит, а только поет. Поэтому лорд-пират выбирает для моего приобщения к высокому искусству нечто вполне доступное — мы идем на «Травиату». «По крайней мере, есть шанс, что тебе понравится музыка», — говорит он, когда мы тем вечером садимся в машину. А мне нравится все: и суета в фойе, и программки с кратким содержанием того, что предстоит увидеть, и музыка, которая подхватывает меня уже в самом начале увертюры и не отпускает до самого конца, да так, что я украдкой утираю слезы. Но в этом коктейле счастья оказывается капля яда, я понимаю это не сразу — лишь тогда, когда отравленная игла добирается до самого сердца. Пока я следил за действием, я время от времени бросал взгляд на бегущую строку на экране, установленном над сценой, где каждый желающий мог увидеть, о чем же именно поют в данный момент. «Если даже твоя любовь не вернула меня к жизни….»