Андрей Фролов - Пути Держателей

Проводник с ужасом смотрел ему вслед. Тоэх стремительно удалялся, сшибая выступы гнезд и не успевших увернуться птиц.

Омываемый упругими волнами Небесного Озера, Киоши почувствовал, как вздулась кожа на спине. Позвонки, захрустев, начали трансформацию, истончаясь в шипы. Отстраненно он успел подумать, что не желал превращения, его инстинкты сработали самостоятельно, стоило лишь сущности тоэха приблизиться к гибели. Теперь юноша ощущал, как ребра растут, утолщаясь и крепнув, раздавая в стороны грудную клетку. Череп удлинялся, волосы развевались в полете. Позвоночник слился в гибкую костяную хорду, короткие толстые шипы пронзили остатки человеческой кожи.

Киоши оскалился, взревев, и ветер подхватил его рычание, но полностью изменение закончить не удалось.

Пышные зеленые ветви молниеносно надвинулись, расступаясь, и он нырнул в гущу леса.

Словно реактивный снаряд, срубая ветки и ударяясь о стволы, он с дикой скоростью врезался в землю, щедро усыпанную хвоей. Пыль, куски земли и сломанные ветки еще долго падали на оставленную им борозду, опускаясь на глубокую воронку. В ее сердцевине, неестественно вывернув руки, застыл молодой тоэх.

Чаща замерла, потрясенная внезапным ударом. Замолкли птицы, притаились звери, даже кроны стали шуршать чуть тише. В этой тишине, нарушаемой лишь скрипом вековых стволов, неподалеку от воронки, с присвистом шурша мертвыми крыльями, рухнул труп волка, заставив землю вздрогнуть повторно.

Танара, выкладываясь из последних сил, продолжал спуск. Едва достигнув верхушек деревьев, он выпустил канат, спрыгивая на могучие ветви. Словно по ступеням, прыжками бросился вниз. Уже понимая, что опоздал и ничем не в силах помочь, он все равно спешил.

Проламываясь сквозь ветки, мягко приземлился рядом с воронкой.

Замер, разглядывая неподвижное тело. Взглянул на окровавленную птицу.

Потирая виски, Танара осторожно подошел к воронке, не замечая, как кровь отливает от лица.

Он точно не знал, сколько времени простоял над могилой юноши, которого так и не смог довести до конечной точки путешествия. В какой-то момент, все же вырвавшись из оцепенения, мидзури тяжело опустился на колени, расстегивая сумку.

Бережно выложил на вскопанную ударом землю несколько амулетов, мешки с травами, две жестяные баночки. Руки его дрожали от усталости, ноги подкашивались, но он не замечал. Холодными ладонями сгребая в кучу сухие иголки и обломки ветвей, бывший проводник запалил крохотный костерок. Из горла его потекла тихая, рваная мелодия напева.

Не сводя остекленевшего взгляда с тоэха, он принялся подбрасывать в огонь щепотки трав, раскачивая амулеты над погребальным дымком. Раз за разом Танара заставлял себя вспоминать оказавшееся столь коротким путешествие, шепча прощальные молитвы и короткие трехстишия, отягощающие собственную вину. Разноцветный дым поднимался к кронам, струйками тумана заползал в воронку, лаская бледную кожу Киоши, словно живой, старательно огибал тушу птицы-волка.

Вскрыв жестянки, проводник старательно протер клинок кинжала замшевым платком, нанеся на сине-золотой узор несколько капель густой бурой мази, похожей на запекающуюся кровь. Не выпуская из левой руки связку амулетов, раскачивающихся над костерком, он поднял правую — с кинжалом — к лицу. Плашмя приложил лезвие к щеке, оставляя на лице грязные разводы, дотронулся кинжалом к другой щеке. Вновь протер клинок, убирая оружие в ножны.

Пальцем растер мазь от нижнего века до подбородка, мазнул остатками по лбу. И тут же зашипел, стискивая зубы, но упорно продолжая твердить трехстишия позора и вины. От лица мидзури начал подниматься дым. В местах, где ее коснулась бурая гуща, кожа трескалась и закипала. Изнемогая от боли, Танара вспоминал путешествие, встречу у Портала, слово, данное Виктору Конте. Слезы катились по лицу проводника, но от этого становилось лишь больнее, особенно на месте свежей раны, оставленной когтями Киоши.

Раскаленная боль отступала медленно, время от времени возвращаясь волнами. Танара приоткрыл глаза, затянутые пленкой обиды и слез, прислушиваясь к звукам ожившего леса. Ему не нужно было смотреться в зеркало, чтобы узнать, что теперь его щеки, подбородок и лоб украшала сеть темно-синей татуировки, витиеватой, изящной, кружевной. Татуировки, говорящей каждому встречному мидзури о том, что ее обладатель не сдержал данного слова.

Деревья двоились перед глазами проводника, окружающее сливалось в одно зеленое марево. Над краем воронки, пронзая дым костра, поднималась расплывающаяся фигура.

Не удержав вскрика, Танара отпрыгнул, выхватывая меч. Тыльной стороной ладони протер глаза.

Молодой тоэх поднимался на ноги, выбираясь из ямы.

Проводник почувствовал, как мир уходит из-под ног, а вершины деревьев и встающая над ними стена скалы покачнулись. Сделав шаг назад, он устоял, но губы лишь плотнее сжались в едва различимую полоску.

— Ты… — выдохнул он, ощущая, как еще острее горит на лице свежий узор. — Ты жив!

Киоши поднялся с четверенек, тряся головой. Пыль и иголки посыпались со спутанных волос.

— Ну… почти, — пробормотал юноша разбитыми в кровь губами.

Танара тут же подскочил к нему, вкладывая меч в ножны, придержал за плечо. В душе его сейчас сражались самые противоречивые чувства. Тоэха ощутимо качало, одной ногой он угодил в собственный поминальный костер, мгновенно потушив.

— Ты… Я… Я думал, что ты убит… Ни одно живое существо этого мира не выживет после такого падения…

Он помог Киоши сесть и прислониться к стволу крупного дерева. Воздух благоухал лесной прохладой и ароматами сжигаемых проводником трав. Юноша глубоко вдохнул, сморщился.

— Со мной все нормально, — он помотал гривой, осторожно ощупывая себя.

Танара, открыв рот и окончательно потерявшись в словах, разглядывал его укрепленные формы.

Тоэх еще раз встряхнулся, пыль, иголки и ветки полетели во все стороны. Язык его заплетался.

— В этом плане моя раса обладает невероятной живучестью… Знаешь, гораздо больший вред мне мог бы причинить своими когтями другой тоэх… А какое-то падение… ха… и почему я никак не закончу трансформацию?… кости, как железо… Танара, а что у тебя с лицом?..

Киоши рискнул встать, попробовав опереться о дерево, но, промазал. Неловко развернувшись, упал на бок, взмахнув одной рукой, а другой ухватившись за кулон.

Шорох отодвигаемой ширмы, сделанной из нежной рисовой бумаги.

Настороженный взгляд, а рука сама тянется к оружию.

Тень в проеме. Это посыльный.

Сквозняк врывается в комнату.

— Хосадаку Кого желает немедленно видеть тебя.

— Я должен…

— Я сказал, немедленно, — за ширмами угадываются новые силуэты.