Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

Судя по тому, что вижу, все больше убеждаюсь: мне показывают далеко не все. И дело даже не во мне, здесь существует некая иерархия доступа.

Даже на верхние этажи, где обитают старшие монахи, молодняку нет доступа, а старшим монахам, как догадываюсь, нет доступа еще выше, где расположились иерархи Храма. Возможно, это потому, что там помимо спальных мест у каждого и собственная лаборатория, секреты которых всяк охраняет ревностнее, чем испачканные простыни.

Восходящие потоки уже не просто поддерживают меня в воздухе, а буквально мешают опускаться ниже и ниже.

Наконец показалась знакомая пещера, я пронесся мимо ступеней, глубоко врезанных в стену, снизу подпирает настолько теплый, даже горячий воздух, что приходится проламываться, словно это некая разреженная вода.

Далеко внизу огненный ад, сквозь поднимающийся дым видно, как по багровой равнине текут, ломая берега из раскаленного шлака, пурпурные реки, вскипают огненные водовороты из расплавленного металла, выплескиваются гремящие гейзеры…

Я опустился на знакомый выступ, здесь тогда стоял Кэпингем, торопливо перетек в людскую личину, некоторое время приходил в себя, лежа щекой на теплом камне, прогретом подземным огнем.

Совсем близко бежит красноголовый муравей, резко остановился, только у насекомых это возможно из-за отсутствия инерции, повернул голову и, шевеля сяжками, начал всматриваться в меня огромными фасеточными глазами.

Муравьев Ной не брал на ковчег, мудро рассудив, что эти трудолюбивые и праведные люди насекомого мира все равно спасутся, выстроив ли собственные ковчеги или же закупорившись глубоко в норах под землей, как делают каждый год, пережидая куда более длинные, чем сорок суток, зимы. И вода к ним не проникнет, как не проникают талые воды, давно научились с ними бороться.

Сейчас этот выживальщик в любых экстремальных условиях приподнялся на всех шести и, вытянув сяжки, ловит мой запах, пытаясь проанализировать на предмет полезности. Муравьи — лютеране, даже протестанты, они все прагматично делят на полезное и бесполезное, но, думаю, находятся среди них и те, кто пытается понять мир, в котором живут…

— Привет, — сказал я, — мы живем в разных мирах… у нас даже физические законы иные… вы для нас куда большие инопланетяне, чем те жукоглазые, что похищают наших блондинок и зверски насилуют. Но мы когда-то начнем диалог и с вами…

Муравей взмахнул сяжками и помчался дальше, то ли согласился, то ли решил, что в муравейник меня не затащить, слишком узковаты норы для такой добычи.

Я посмотрел ему вслед, поднялся и уже без спешки вдвинулся в расщелину, откуда несет приятным запахом угля и железа.

За поворотом слышится перестук молотов. Я ускорил шаг, но оказалось, что мастерская не за поворотом, а дальше, эхо усиливает грохот; наконец открылась просторная пещера, где в дыму и фейерверке крупных шипящих искр дюжие мужчины бьют огромными молотами по вишнево-красному слитку металла.

Сам кузнец стоит ко мне левым боком и только изредка бросает молотобойцам указания. Когда они остановились и, ухватив клещами, с натугой сунули брусок в бочку с водой, кузнец обернулся ко мне, я с содроганием увидел человека… так и хочется сказать — полчеловека, ибо правая сторона сожжена, как понимаю, внезапным жаром. Лицо с той стороны обуглено, жутко и страшно торчит височная кость и скула, от плеча и ниже только голая кость, переплетенная толстыми сухожилиями…

Он хищно улыбнулся уцелевшей половинкой рта.

— Что, страшно?

— Да вроде не дракон, — ответил я как можно более непринужденным голосом. — Хотя если вот так в профиль… и голову чуть выше… можно нижнюю челюсть подать вперед…

Он хмыкнул.

— Ну-ну, даже не изменился в лице. Ты и есть тот самый паладин, о котором даже здесь говорят?

— Я вообще тот самый, — ответил я скромно, — и самый замечательный. И умница. А что говорят?

— Разное, — сказал он злорадно. — Говорят, у тебя лицо прирожденного убийцы.

— Здорово, — сказал я. — Это же какое облегчение для городской стражи! Можно арестовывать по морде еще при въезде в город!

— Хорошо подметил, — согласился он. — А что воин, все равно заметно. Другой бы уже испугался моей блистательной красоты.

Я возразил с сочувствием:

— Творец не смотрит глазами человека. Мы видим только оболочки, а Всевышний смотрит прямо в наши души. Он видит чистые души, грязные, мелкие, подлые, благородные, прожженные, светлые, мохнатые, холодные… и еще много каких.

Он вздохнул.

— Да, конечно… Но мы вроде бы живем в мире людей?

— Когда придет время жить в мире душ, — пообещал я, — ты засияешь среди других дивным небесным светом. Кстати, я паладин, так что уже сейчас смотрю не на одежду… в смысле, на плоть, а зрю как бы в душу… если она у тебя есть, как думаешь?

Он сказал с сомнением:

— Может, лучше не надо? А то такое увидишь…

— Пока не увидел, — заверил я. — Может быть, — сказал я, — как и Целлестрин, ты часть своей души отпустил пока побегать, порезвиться? А то сидит сутками взаперти… Надо же быть милосердным!

Он ухмыльнулся, кивнул молотобойцам и, оставив молоток на рабочем столе, вышел со мной на свежий воздух, поднимающийся со дна огненной бездны, а тот, каким бы ни казался горячим, действительно свежий и даже прохладный в сравнении с тем, что в кузнице.

Я создал большую глиняную кружку, сразу же наполнив ее ромом, почему-то показалось, что именно ром ему понравится больше всего.

— От паладинов, — сказал я. — За людей огня и железа!.. Да здравствуют молот и клещи!

— И наковальня, — ответил он бодро и сделал мощный глоток. — И…

Он закашлялся, жутко перекривив и без того ужасное лицо.

— Передохни, — посоветовал я с фальшивым сочувствием. — У вас, монахов, здоровье слабовато…

Он посмотрел на меня свирепо, черная половина лица медленно побагровела.

— Думаешь, придумал, как создавать вино из огня… так и хвастаешься?

— Вино из огня, — повторил я. — А хорошо звучит!

Прокашлявшись, он сделал второй глоток, прислушался, как жидкий огонь катится по пищеводу.

— А вообще-то… в самом деле такое только для нас, мужчин… Те наверху помрут сразу…

— Потому угощаю только здесь, — сказал я. — Напиток настоящих мужчин!

Он с кружкой в руках оглядел меня оценивающе.

— Я знал, что не утерпишь… Меня зовут Гарнец. Кэпингем говорил о твоих доспехах. Ты пришел потому, что он обещал что-то?

— Да просто время девать некуда, — ответил я. — Сегодня покончили с темной тенью, бесчинствовала почти безнаказанно… и до завтра я свободен. Только завтра старшие братья мною заинтересуются. Слегка.

Он хмыкнул.

— Ну да, время просто девать некуда! Тем более что уже скоро полночь. Люблю людей, что его зря не теряют… Хочешь посмотреть, чем занимаемся?