Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

Сигизмунд ответил пылко:

— Да, конечно. Если сэр Ричард ведет в бой, я никогда не отстану…

Аббат, Кроссбрин и другие иерархи Храма ревниво поморщились, разве что Леклерк тайком подмигнул и приподнял кверху большой палец. Само собой предполагалось, что их гордость, Сигизмунд-аскет, будет ведущим в нашем тандеме, а он сам почему-то добровольно передает руководство пришлому паладину.

Да и называет не братом паладином, что как бы ставило меня косвенно в подчинение местным Священникам, а сэром, а это уже совсем другое, параллельное измерение.

— Тогда не будем медлить, — ответил я бодро. — Мы не кунтаторы, хотя Кунтатор был победителем, несмотря на кунтаторную кунтаторность… Отец Бенедарий, вы покажете, где нам с Сигизмундом встать с обнаженными мечами, или пошлете кого-нить из этих ваших мальчиков?

Кроссбрин посмотрел на меня остро из-под нависших бровей.

— Мы за ночь разработали несколько иной план, брат паладин.

— Слушаем, — ответил я настороженно.

— Расскажу по дороге, — сказал он. — Меня страшит любое промедление.

Кабинет покинули все, даже аббат, я с тоской прикинул, сколько будем спускаться по пещерам, моя птеродактильность не поможет, однако все остановились, сбились в кучу.

Отец Леклерк ухватил меня за локоть и потянул к себе, Сигизмунд уже и так почти в центре группы. Я видел, как отец Ромуальд сложил ладони ковшиком на груди и усердно молится, а потом прохладный воздух стал сухим и горячим, а я растопырил рот, когда вместо строгих стен из серого камня вокруг разом возникло буйство всех цветов стен глубокой пещеры.

И почти сразу странный холод пронизал изнутри всего, впился острыми когтями во внутренности. Не сразу сообразилось, что холод нарастает внутри, а снаружи все тот же плотный жаркий воздух.

Сигизмунд протиснулся вперед, ладонь на рукояти меча, выглядит красивым и готовым отдать жизнь за, монахи возбужденно переговариваются, уже разбиваются на группки, а от той, где аббат, пошло распространяться ощущение могучей и огромной силы, доброй и снисходительной…

Пещера самая обычная, с покатыми стенами и выгнутым сводом, но одна из стен почти целиком ровная, поблескивающая таинственно и странно, словно камень оплавили, превратив верхний слой в чистейшее стекло.

Отец Велезариус, это который знает всех демонов, а также всю более-менее значительную нечисть, медленно пошел вдоль этой стены, иногда притрагивался кончиками пальцев, иногда вообще проводил ладонью, в двух случаях останавливался и прикладывал обе растопыренные пятерни, но качал головой и шел дальше.

— Что он ищет? — спросил я. — Где спинку почесать?

Сигизмунд не ответил, мои шуточки считает неуместными, да я и сам так считаю, но когда такая торжественная нервозность, то как-то оно само срывается с языка, то ли чтобы разрядить общее напряжение, то ли только свое, а они пусть как хотят…

Отец Велезариус прошел вдоль стены до самого конца, долго прислушивался и там, покачал головой и двинулся в обратную сторону, все так же прощупывая, на этот раз даже прикладывал к оплавленному камню ухо.

Когда он прошел от меня дальше, а все внимание и так сосредоточено на нем, я тихонько сделал шажок к стене, став боком и почти касаясь, ткнул в камень оттопыренным пальцем.

Камень остался камнем, отказавшись реагировать, хотя я быстро повернул колечко Хиксаны Дейт камешком вниз, и еще дважды с силой надавил, но лишь чуть не сломал ноготь.

Сигизмунд оглянулся в мою сторону, лицо расстроенное.

— Неужели сегодня не получится?

— А что он щупает?

— Мы должны войти, — сказал он, — когда твари будут далеко.

— Ого, — сказал я, — ты знаешь больше о нашей операции? Чего же не сказал?

— Я думал, — ответил он и посмотрел честными глазами, — вы знаете. Но разве не лучше войти туда самим, чем дожидаться, когда они проломят защиту и ворвутся всем войском?

Я пробормотал:

— Ну да, конечно. Но тогда нужно, чтобы там не стояло это самое войско. А то и нас сомнут, и сюда ворвутся.

— Потому отец Велезариус и прослушивает, — объяснил он. — Сейчас там войска еще нет, защиту ломают только особые демоны. Не воины, а ломатели… Но они тоже иногда уходят.

— Пообедать?

— Не знаю, — ответил он все еще вежливо. — Просто уходят.

— Надолго?

— Сэр Ричард, — ответил он, — этого не знают даже святые отцы. Жизнь демонов темна и непонятна.

— А что, — спросил я, — они прямо там, за стеной?

Он пожал плечами.

— Только отец Велезариус чувствует, когда они приближаются, а когда уходят далеко.

— Проблема, — сказал я, — быстро открыть портал, запихнуть нас и закрыть за нашими спинами?

Он кивнул и ответил гордо:

— И если не вернемся, то всем будет понятно, что погибли с достоинством и честью.

— Откуда понятно? — спросил я.

Он посмотрел на меня чуточку с недоумением.

— А как еще можем?

— Ну да, — побормотал я, — мы только так… но монахи могут и не понять… они ж монахи, у них широкие взгляды, будущее развитой демократии, а там не будь героем…

Отец Велезариус покачал головой, к нему подошли Кроссбрин и Аширвуд, все трое долго совещались, наконец аббат Кроссбрин сказал ровным голосом:

— Сегодня войти не удастся.

Я вскрикнул:

— Почему? Мы готовы!

— Они тоже, — ответил он зло.

— А что завтра? — спросил я. — Не будут готовы?

— Возможно, — ответил он и посмотрел на меня в упор. — Дело вовсе не в вас, брат паладин. Если откроем сейчас, не успеем запечатать портал до того, как сюда ворвутся силы Тьмы.

— Хорошо, — ответил я, — будем спать с мечами в руках. Как только, так сразу!

Он кивнул.

— Вас позовут сразу же. А отец Велезариус здесь останется до тех пор, пока не сообщит нам хорошие новости.

Возвращаясь со священниками, я наслушался мнений столько, что голова начала пухнуть, как наполняемый горячим воздухом шар Монгольфье.

Что там ниже, никто не знает, а когда начинают высказывать предположения, споры закипают такие, словно и не ученые люди собрались, а где-то в кабаке пьяные скотоводы заспорили, готовые к драке, у кого табуны лучше.

Известно только, что внизу Зло. Откуда взялось под Храмом — другой вопрос. Одни утверждают, что там начинается чистилище, а то и сам ад, другие говорят, что где святость, там и грех, все Зло мира начинает яриться и злобствовать, стягивается в ту сторону, где святость, чтобы навредить, сбить с пути, а то и уничтожить вовсе.

Мне эта точка зрения показалась самой реальной, вон как с братом Целлестрином, что сумел в себе отделить святость от греха, так и здесь сами монахи могли, наращивая в себе святость, загонять собственную греховность в подполье, здесь в буквальном смысле.

На подходе к моей келье догнал Бобик, довольный и облизывающийся, у каждого свои радости, а едва переступили порог, он тут же бухнулся на бок прямо посредине комнаты и широко зевнул, а я дополз до койки, рухнул вниз лицом и сказал вяло: