Н. К. Джемисин - Дни черного солнца

Я слышала, как он взял стеклянную емкость. Тихо чмокнула пробка. Ладонь Солнышка проникла под мой затылок и бережно приподняла голову; губ коснулась горловина бутылочки. Я приоткрыла губы, и в рот пролился кислый огонь. Ну и вкус!.. Я подавилась и закашлялась, но большую часть все-таки проглотила, прежде чем тело успело заявить о решительном неприятии лекарства.

— Боги! Хватит… — прошептала я, когда Солнышко снова предложил мне бутылочку, и он убрал ее от моего рта.

Пока я силилась отдышаться и заново училась пользоваться языком, Солнышко проговорил:

— Благие намерения бессмысленны, если нет воли претворять их в жизнь.

— Мм, — промычала я в ответ.

Ошпаренный рот постепенно приходил в чувство, а жалко: благодаря ему я ненадолго отвлеклась от боли в голове и руке.

— Штука в том, — сказала я затем, — что обычно ты претворял свои замечательные намерения, втаптывая в дерьмо намерения всех прочих людей. Это ли не бесцельно? Вреда ведь получается не меньше, чем пользы.

— Есть такая вещь, как высшее благо.

Я слишком устала, чтобы вести с ним философские споры. Хотя какое высшее благо было, например, в Войне богов?.. Да никакого — только смерть и боль.

— Как скажешь, — пробормотала я. — Будь по-твоему.

Некоторое время я словно плавала в пустоте. Выпитое снадобье очень быстро ударило мне в голову, не столько избавив от боли, сколько подарив равнодушие к ней. Я уже собиралась вновь задремать, когда Солнышко подал голос.

— Что-то происходит со мной, — проговорил он очень тихо.

— Мм?

— Не в моей природе быть добрым, тут ты права. И никогда прежде я не желал терпеть перемен.

Я зевнула, отчего голова налилась жаром. Я чувствовала его будто издалека.

— Перемены все равно происходят, — сказала я, зевая. — Нам приходится лишь принимать их.

— Нет, — ответил он. — Не приходится. Я никогда их не принимал. Таков я есть, Орри, — ровный свет, которого бежит клубящаяся темнота. Недвижимый утес, который поневоле обтекает река. Тебе это может не нравиться. Я ведь не нравлюсь тебе? Но не будь меня, этот мир сорвался бы в бездну безвластия и беспорядка. В Преисподнюю за гранью воображения смертных…

Меня так удивили эти слова, что я аж проснулась. И ляпнула первое, что явилось на ум:

— А то тебя волнует, что ты мне не нравишься!

Я не увидела — услышала, как он пожал плечами.

— Ты вся состоишь из противоречий. Подозреваю, ты из потомков Энефы.

Он произнес это таким кислым голосом, что я чуть не расхохоталась, забыв, какой болью это отозвалось бы в моей голове. Потом я кое-что поняла, и смеяться расхотелось.

— Вы с Энефой не всегда были врагами?..

— Врагами мы никогда не были. И я тоже ее любил.

Мне достаточно было услышать, как прерывался его тихий голос при этих словах.

— Но тогда… — Я нахмурилась. — Тогда почему?

Он долго не отвечал.

— Это было что-то вроде безумия, — выговорил он наконец. — Хотя в то время мне так не казалось. Все, что я делал, выглядело таким осмысленным… правильным… Пока не стало поздно что-то менять…

Я завозилась под попоной. Мне было плохо, у меня болела рука, и этот разговор мне не нравился.

— Так бывает, — сказала я. — Люди срываются, а потом…

— Потом я не находил себе места. Энефа была мертва, и ее… я думал, что ее уже не вернуть. Нахадот так возненавидел меня, что ради отмщения готов был разнести все миры. Я просто не осмелился освободить его. И я решил следовать тому пути, который избрал. — Он немного помедлил. — Я… сожалею… о сделанном. Я был не прав. Страшно не прав. Но сожаления бесплодны…

Он умолк. Я знала, что мне следовало бы молча внимать: в воздухе еще дрожало эхо его боли. Он был древен и непостижим; я и не надеялась когда-либо приблизиться к пониманию этого существа. Но я вытянула здоровую руку и нащупала его колено.

— Не говори, что сожаления бесплодны, — сказала я. — Они просто недостаточны. Сожалеть мало, ты должен измениться. Однако начало уже положено.

Солнышко протяжно вздохнул, с почти невыносимой усталостью.

— Изменяться — не в моей природе, Орри. Мне остаются лишь бесплодные сожаления.

И опять мы с ним надолго умолкли.

— Я бы еще глотнула той гадости, — сказала я затем. Воздействие предыдущей порции уже проходило, в руке надоедливо пульсировала боль. — Только для начала хорошо бы чего-нибудь пожевать.

И Солнышко снова взялся меня кормить и поить водой из приношений жителей Деревни. У меня хватило ума придержать немножко за щекой, чтобы размочить хлеб.

— Утром суп будет, — сказал он. — Я скажу, чтобы нам принесли немножко. Самим нам с тобой лучше пока не высовываться.

— Верно, — сказала я со вздохом. — Ну ладно, а что мы дальше делать будем? Прятаться среди нищих, пока новозоры снова нас не найдут? Надеяться, что я от воспаления не помру, прежде чем убийцы Сумасброда по заслугам получат?..

Я потерла лицо здоровой ладонью. Солнышко дал мне глотнуть еще огненной жидкости, по телу разбежалось тепло и ощущение легкости.

— Боги, я надеюсь, с Лил все хорошо…

Он ответил:

— Они оба — порождения Нахадота. Все решит сила.

Я покачала головой.

— Но ведь Датэ не… — И вдруг поняла. — Ох… Это многое объясняет…

Я почувствовала, как Солнышко на меня покосился. Однако слово, как говорится, не воробей…

— Она и моя дочь тоже, — сказал он. — Ее не так-то просто одолеть.

Некоторое время я терялась в догадках, пытаясь осмыслить, каким таким образом Ночной хозяин и Блистательный Итемпас умудрились сообща родить дитя. А может, он просто иносказательно выразился, считая своими детьми всех младших богов, вне зависимости от отцовства?.. Потом я перестала гадать. Они боги — поди их пойми. Да этого и не требуется.

И вновь мы молча слушали, как стекала роса. Солнышко дожевал хлеб и привалился спиной к стене ящика. Я лежала под попоной, думая о том, скоро ли рассвет. И стоит ли цепляться за жизнь, чтобы встретить его.

— Я знаю, к кому мы можем обратиться за помощью, — сказала я погодя. — Я не смею вызывать других богорожденных, я не хочу, чтобы на моей совести были еще смерти. Но думается мне, есть смертные, у которых хватит сил дать отпор новозорам. Только ты должен будешь помочь мне…

— Что я должен сделать?

— Отведи меня обратно в Привратный парк. На Гульбище. — Последнее место, где я была счастлива. — Туда, где нашли Роул. Ты помнишь дорогу?

— Да. В тех местах часто попадаются новозоры.

Тут он был прав. В это время года, когда Древо собирается расцветать, на Гульбище кишмя кишат всевозможные еретики. Их привлекают паломники, приезжающие почтить Сумеречную госпожу; каждая секта пытается переманить кого-нибудь из них в свою веру. Им кажется, что проще повлиять на людей, уже отвернувшихся от Блистательного Итемпаса.