Н. К. Джемисин - Дни черного солнца

Продолжая жевать, я даже не сразу заметила, как изменилось молчание Солнышка. Потом я ощутила сквозившее в нем потрясение. Что же так вывело его из равновесия? Мое беспокойство о деньгах? Ему уже доводилось бродяжничать; может, он испугался, как бы я его обратно на улицу не выставила?.. Нет. Не то.

Дотянувшись, я нашла пальцами его кисть и стала продвигаться вверх по руке, пока не добралась до лица. Оно и в лучшие-то времена с трудом поддавалось истолкованию, но теперь просто обратилось в камень. Челюсти плотно сжаты, брови нахмурены, кожа на висках туго натянута… Тревога, гнев или страх? Поди разбери.

Я уже открывала рот, желая сказать, что вовсе не намерена его выселять… но не успела. Он оттолкнул стул и ушел прочь, оставив мою руку висеть в воздухе там, где только что находилось его лицо.

Я терялась в догадках, что бы это могло значить, и поэтому попросту прикончила завтрак, отнесла тарелку наверх, чтобы помыть, а потом приготовилась к походу на Гульбище. Солнышко ждал меня у двери, держа в руках мой посох. Он собирался идти со мной.

Как я и ожидала, ближнюю улицу заполняла небольшая толпа. Плачущие верные, любопытные посторонние и ну очень недовольные Блюстители Порядка. Еще я услышала, как вдалеке, на том конце Гульбища, пела группа людей. В их песне не было слов — голоса снова и снова выводили одну и ту же мелодию. Ласково-утешительную и в то же время неуловимо жутковатую. Это пели Новые Зори — приверженцы одного из молодых вероучений, недавно появившихся в городе. Должно быть, они сюда явились в надежде переманить к себе кого-нибудь из числа безутешных последователей покойной богини. А еще мое обоняние уловило тяжелый, навевающий дрему запах курений, характерный для мракоходцев — приверженцев Повелителя Теней. Этих, правда, собралось не много; утро не было их излюбленным временем дня.

А еще там были паломники, прибывшие почтить Сумеречную госпожу; Дщери Нового Пламени, возлюбившие какого-то бога, о котором я и не слыхивала; представители общин Десятой Преисподней, Заводной Лиги и еще полудюжины других групп. Среди всеобщего гама слышались голоса уличных ребятишек, которые откалывали всякие проделки и, не исключено, резали кошельки. Кажется, у сорванцов теперь тоже имелся божественный покровитель.

В общем, ничего удивительного, что орденские Блюстители только что на людей не бросались: такое скопище еретиков непосредственно под стенами их храма! Тем не менее они успешно оцепили переулок и пропускали туда заплаканных верных по несколько человек зараз и не позволяя задерживаться надолго: молитва-другая — и хватит.

Пользуясь присутствием Солнышка, я нагнулась, протянула руку и легонько коснулась груды цветов, свечек и скромных приношений, скопившихся у входа в переулок. К моему удивлению, цветы уже увядали: стало быть, они лежали здесь довольно давно. Получается, младший бог, заколдовавший переулок, придержал заклинание самоочищения. Вероятно, из уважения к Роул.

— Стыд какой, — сказала я Солнышку. — С этой богорожденной я никогда не встречалась, но слышала о ней только хорошее. Ее называли богиней сострадания или как-то в таком роде. Она работала костоправом в Южном Корне. Всякий, кто мог заплатить, должен был сделать ей приношение. Но она ни разу не отказывала тому, кто не мог…

Солнышко молчал, пребывая в угрюмой задумчивости. Он не двигался и почти не дышал. Решив, что так сказывалось на нем горе, я выпрямилась и нашарила его руку. Странно, но под моими пальцами обнаружился крепко сжатый кулак. Я опять не смогла угадать его настроение. Вместо печали им владел гнев. Я озадаченно потянулась к его щеке и спросила:

— Ты ее знал?

Кивок.

— Она была… твоей богиней? Ты ей молился?

Он помотал головой, мышцы лица под моей рукой как-то непонятно напряглись. Неужели улыбка? Если так, то до чего же горькая…

Я сказала:

— Она была тебе небезразлична…

— Да, — ответил он.

Я застыла, как громом пораженная.

Никогда прежде он не говорил со мной. Ни единого раза за полных три месяца. Я даже не знала, способен ли он вообще говорить. На миг я задумалась, не сказать ли что-нибудь, дабы отметить это удивительное событие… а потом нечаянно прижалась к нему и ощутила закаменевшие от напряжения мышцы руки и плеча. Как глупо с моей стороны обращать внимание на единственное произнесенное слово, когда произошло нечто гораздо более важное: он впервые озаботился чем-то в окружающем мире. Чем-то, кроме себя самого.

Я потихоньку заставила его разжать кулак и переплела наши пальцы, предлагая утешительное прикосновение, как вчера Сумасброду. В первое мгновение пальцы Солнышка затрепетали, и я взлелеяла было надежду, что он сейчас ответит мне тем же… Однако потом его рука обмякла. Он не отстранился, но суть была та же.

Я вздохнула и постояла рядом с ним некоторое время, потом отодвинулась сама.

— Мне очень жаль, — сказала я, — но мне надо идти.

Он ничего не ответил, так что я оставила его горевать, сама же пошла в Ремесленный ряд.

Владелицу самого большого на Гульбище закусочного ларька звали Йель, и она разрешала нам, ремесленникам, оставлять вещи на ночь у нее под замком. Лично мне это здорово облегчало жизнь, избавляя от необходимости таскать туда-сюда лоток и товары. Вот и сегодня я живо все расставила и разложила, но стоило мне усесться, как все пошло в точности так, как я и предвидела. Целых два часа ни единая живая душа не подходила порыться в моих безделушках. Я слышала, как ворчали соседи, жалуясь на плохую торговлю. Повезло одному Бенхану; он продал угольный набросок Гульбища, на котором по счастливой случайности оказался запечатлен и переулок. Я нимало не сомневалась, что он прямо завтра выложит на лоток еще десять таких же.

Накануне ночью мне не пришлось как следует выспаться: я допоздна убирала кровавое безобразие, устроенное Солнышком. Я уже начинала клевать носом, когда рядом послышался тихий голос:

— Госпожа? Простите, госпожа?

Я вздрогнула, просыпаясь, и тотчас натянула на лицо улыбку, пряча сонливость.

— Добрый день, господин мой. Чем-то заинтересовались?

— В общем-то, да, — сказал негаданный покупатель.

В голосе звучала улыбка, и это смутило меня. А он продолжал:

— Вы каждый день здесь торгуете?

— Да, конечно. И я с удовольствием придержу для вас то, что вы облюбовали, если вдруг…

— Этого не потребуется, — ответил голос.

И тут я сообразила, что говоривший подошел ко мне не ради покупки. Он был не из числа паломников — я не улавливала в его голосе ни неуверенности, ни любопытства. Он очень правильно и грамотно говорил по-сенмитски, но мое ухо тотчас выделило легкий акцент, присущий жителям Затени. Этот человек прожил в Тени всю свою жизнь — хоть и пытался по какой-то причине скрыть это.