Анджей Сапковский - Ведьмак (большой сборник)

— И у тебя хватает наглости говорить о чести и достоинстве, висельник?! — крикнул Коиннеах Де Рео. — Мы проливали за вас кровь, проклятые Dh’oine! За вас, за вашего императора, который принял от нас присягу на верность. Вот как вы отблагодарили? Выдаете нас палачам с Севера! Как преступников! Как предателей!

— Я сказал — довольно! — Данза опять ударил пятерней по перилам так, что прокатилось эхо. — Примите к сведению свершившийся факт, господа эльфы! Подписанные в Цинтре соглашения, являющиеся условием заключения мира, налагают на империю обязательство выдать нордлингам военных преступников…

— Преступников? — крикнул Риордаин. — Преступников? Ах ты гнусный, паршивый Dh’oine!

— Военных преступников, — повторил Данза, не обращая внимания на гул внизу. — Офицеров, в отношении которых доказана их причастность к террору, уничтожению гражданского населения, истязаниях и убийству военнопленных! Лишению жизни раненых в лазаретах…

— Вы сволочи! — рявкнул Ангус Бри–Кри. — Да, мы убивали, потому что шла война!

— Убивали по вашим же приказам!

— Cuach’te aep arse, bloede Dh’oine!

— Это дело решенное! — повторил Данза. — Ругань и крики ничего не изменят. Прошу по одному подходить к кордегардии и не сопротивляться, когда вас будут заковывать в железо.

— Надо было остаться, когда они бежали за Яругу, — скрежетнул зубами Риордаин. — Надо было остаться и продолжать биться в командах. А мы, дурни, глупцы, идиоты, держали верность солдатской присяге! Вот и додержались!

Исенгрим Фаоильтиарна, Железный Волк, славнейший, уже почти легендарный командир скоя’таэлей — «белок», ныне имперский полковник, с каменным лицом сорвал с рукава и наплечников серебряные молнии бригады «Врихедд», швырнул их на плиты двора. Другие офицеры последовали его примеру. Глядевший на это с галереи Гамилькар Данза насупился.

— Глупая, несерьезная демонстрация, — сказал он. — Кроме того, на вашем месте я бы не стал так легкомысленно освобождаться от имперских знаков различия. Я считаю себя обязанным сообщить вам, господа, что при обсуждении условий мира вам как имперским офицерам гарантированы справедливые судебные разбирательства, легкие приговоры и скорая амнистия…

Столпившиеся внизу эльфы, словно сговорившись, залились громким, гудящим меж окружающих двор стен хохотом.

— Обращаю также ваше внимание, — спокойно добавил Гамилькар Данза, — на то, что мы выдаем нордлингам только вас. Тридцать двух офицеров. Не выдаем ни одного солдата, которыми вы командовали. Ни одного.

Смех внизу утих словно отсеченный ножом.

Ветер дунул в костер, взметнул веер искр, ударил в глаза дымом. С перевала снова долетел вой.

— Торговали всем, — прервал молчание эльф. — Все было выставлено на прилавки. Честь, верность, слово дворянина, присяга, простая порядочность… Все это просто–напросто был товар, имеющий ценность лишь до тех пор, пока на него существовал спрос и соответствующая конъюнктура. А когда спрос кончился, цена всему стала грош, и товар пошел на свалку. На выброс. На помойку.

— На свалку истории, — кивнул пилигрим. — Вы правы, господин эльф. Так это выглядело там и тогда — в Цинтре. У всего была своя цена. Все стоило ровно столько, сколько можно было получить в качестве эквивалента. Каждое утро начинались торги. И как на настоящей бирже, то и дело возникали неожиданные хоссы и бессы [122] Повышение и понижение курса ценных бумаг (hausse, baisse — фр.). . И как на настоящей бирже, трудно было отделаться от ощущения, что кто–то дергает за веревочки.

— Верно ли я слышу? — протяжно спросил Шилярд Фиц–Эстерлен, миной и тоном выказывая недоверие. — Не обманывает ли меня слух?

Беренгар Леуваарден, императорский посланник по особым поручениям, не потрудился ответить. Раскинувшись в кресле и покручивая фужер, он продолжал наслаждаться переливами вина.

Шилярд нахохлился, а затем натянул на лицо маску презрения и превосходства, говорящую: «Либо ты лжешь, сучий хвост, либо хочешь меня купить, испытать. В обоих случаях я тебя раскусил».

— Стало быть, мне следует понимать, — сказал он, задрав нос, — что после далеко идущих уступок по пограничным вопросам, относительно военнопленных и возврата добычи, а также касательно офицеров бригады «Врихедд» и команд скоя’таэлей император приказывает мне пойти на согласие и одобрить невероятные претензии нордлингов в смысле репатриации поселенцев?

— Вы прекрасно поняли, барон, — ответил Беренгар Леуваарден, характерно затягивая слоги. — Я искренне восхищен живостью вашего ума.

— Клянусь Великим Солнцем, господин Леуваарден, задумываетесь ли вы там, в столице, над последствиями ваших решений? Нордлинги уже сейчас шепчут, что наша империя — лишь колосс на глиняных ногах! Уже сейчас они вопят, что победили, побили, изгнали! Да понимает ли император, что пойти на дальнейшие уступки означает принять их наглые, явно завышенные и чуть ли не ультимативные требования?! Понимает ли император, что они воспримут это как проявление слабости, последствия чего в дальнейшем могут быть плачевными. Наконец, понимает ли император, какая судьба ждет тысячи наших поселенцев в Бругге и Лирии?

Беренгар Леуваарден перестал покачивать фужер и впился в Шилярда черными как угольки глазами.

— Я передал вам, господин барон, императорский приказ, — процедил он. — Когда вы, господин барон, выполните его и вернетесь в Нильфгаард, вы сможете лично спросить императора, почему он столь неразумен. Сможете высказать императору свое возмущение. Накричать на него. Обругать. Почему бы и нет? Но лично. Не используя в качестве посредника меня.

«Так–так, — подумал Шилярд. — Теперь понятно. Передо мной сидит новый Стефан Скеллен. И вести себя с ним надо так же, как со Скелленом. Но ведь ясно же, что он прибыл сюда не просто так. Приказ мог привезти обычный курьер».

— Ну что ж, — начал он на первый взгляд свободно и даже доверительно. — Горе побежденным! Но императорский приказ ясен и конкретен, а значит, и выполнен он будет точно так же. Кроме того, я постараюсь, чтобы все выглядело как результат переговоров, а не как полная капитуляция. В таких вещах я разбираюсь. Я дипломат уже тридцать лет. И в четвертом поколении. Моя семья — одна из знатнейших, богатейших… и наиболее влиятельных…

— Знаю–знаю, а как же, — слегка усмехнувшись, прервал Леуваарден. — Потому–то здесь и я.

Шилярд поклонился. И терпеливо ждал.

— Сложности во взаимопонимании, — начал посланник, покачивая фужер, — возникли потому, что вы, дорогой барон, изволили считать, будто победа и завоевание основываются на бессмысленном геноциде. На том, чтобы где–то там в пропитавшуюся кровью землю вбить древо знамени, объявив при этом: «До сих границ — мое. Я это завоевал!» Таковое мнение, увы, довольно широко распространено. Для меня же, как и для людей, меня уполномочивших, победа и завоевание основываются на диаметрально противоположном. Победа должна выглядеть так: побежденных следует заставить покупать блага, производимые победителями, более того, они должны делать это с желанием, ибо продукты, изготовляемые победителями, лучше качеством и дешевле. Валюта победителей крепче, чем валюта побежденных, и побежденные доверяют ей значительно больше, нежели собственной. Вы понимаете меня, господин барон Фиц–Эстерлен? Теперь вы начинаете понемногу отличать победителей от побежденных? Понимаете ли вы, кому действительно горе?