Imanka - Тартарары для венценосной особы

— Слушай меня внимательно! — Чувство опасности стало таким сильным, что продолжать путь было физически невозможно. — Стой здесь и никуда не уходи! Ни шагу! Я сейчас приду.

Он вернулся через пару минут какого-то жуткого серовато-землистого цвета, словно за разлапистой елью повстречался с собственной Смертью. Анечка заметила, что у Андрея трясутся руки, рассеянный взгляд. Он боязливо поглядывал по сторонам.

— Что случилось? — спросила девочка, дотронувшись до плеча. Андрей вздрогнул, словно его ударило током. — Что произошло? Что ты хочешь?

— Для полного счастья я хочу выжить... — голос дрогнул и сорвался. Анечка испугалась. Он кашлянул и пояснил: — Трасса прямо на восток. Всего три километра. Мы уже несколько часов идем параллельно ей.

— Это тебе за елкой сказали? — скептически хмыкнула она. — Откуда ты знаешь?

Андрей промолчал, одарив девчонку таким взглядом, что Анечка немедленно заткнулась. Взял ее за теплую руку, и они вновь полезли по сугробам.

Лес кончился неожиданно. В темноте ребята даже не сразу поняли, что попали не на просеку, а на шоссе. К тому времени бежать они не могли, кувыркались из одного сугроба в другой. Андрей стучал зубами от холода. Водолазка промокла и заиндевела на морозе, неприятно царапала спину. Один «сапог» он где-то потерял. Ноги обжигало снегом.

Когда вдалеке замаячили два огонька, Анечка принялась пританцовывать от счастья. Они не голосовали, преградили дорогу идущему грузовику. Через минуту шофер, включив печку на полную мощность, с максимальной скоростью несся по скользкой трассе в ближайшую больницу. Андрей припал к теплой торпеде, не в силах унять дрожь и стук зубами. Анечка обмороженными пальцами тыкала по чужой трубке, набирая номер папиного мобильного.

***

Мест в отделении не было, поэтому ребят разместили в коридоре на самом сквозняке. Дежурная медсестра, забрав мокрую одежду, принесла несколько тонких одеял, выдала бутылки с теплой водой и велела греться. Они остались в нижнем белье. Халатов здесь не выдавали.

Анечка охала, устраивая на жесткой банкетке исколотую попу. Если бы она знала, что принятые врачами меры к спасению молодого организма от переохлаждения будут такими болезненными, то ни за что бы не согласилась ехать в больницу. Утешало только то, что Андрея не только всего обкололи, но и под капельницу засунули. Врачи поставили ему настоящую лекарственную блокаду, спасая ноги от гангрены, а грудь от пневмонии. Он сидел рядом, по макушку укутавшись в одеяла, и с улыбкой наблюдал за возней и бурчанием подруги. Обложившись подушками, Анечка, наконец-то, угнездилась и положила голову ему на колени. Андрей погладил ее по спутанным волосам, бессознательно начал наматывать на палец мягкий локон.

— Я, наверное, себя плохо вела? — закусив губку, промямлила она, глядя на него снизу вверх.

— Отвратительно, — согласился он, откинувшись к стене.

— Я, наверное, тебя совсем достала?

— Не то слово.

— Но ты же понимаешь, как мне было страшно? — опять послышались слезы.

— Только не реви, — сморщился он.

— Он же мог меня убить!

— Не мог.

— Почему?

— Потому что я рядом.

— Слабый аргумент.

— Какой есть.

— Я не знала, что ты умеешь драться.

— Я тоже.

— Ой, только не прибедняйся! Можно подумать, ты не знал, что у тебя великолепная растяжка, и ты отлично дерешься.

— Не знал. Точнее подозревал, но не думал, что настолько хорошо.

— Правда?

— Да. Если бы я знал о своих возможностях, то не позволил бы тебе убежать. Я бы выключил этих идиотов прямо на дороге и спокойно пошел к трассе, а не сидел бы сейчас тут с отмороженными руками, ногами и подозрением на пневмонию.

— А за шубу папа меня убьет.

— Не переживай. Главное, что мы спаслись, живы и здоровы. Шуба дело наживное, — лениво отозвался Андрей.

— Знаешь, сколько она стоит? — гневно подскочила Анечка.

— Догадываюсь.

Он сидел совсем близко с закрытыми глазами. Анечка смотрела на длинные, совершенно немальчишеские, изогнутые ресницы, на обветренные губы, болезненный румянец на щеках. Какой же он милый! Лоб оцарапан о сучок… На щеках смешные ямочки, особенно когда он улыбается.

— Улыбнись, пожалуйста, — робко попросила она.

Андрей чуть приподнял уголки губ.

Анечка взяла его за руку. Он не отстранился, слегка сжал ладошку. Она чувствовала тепло его тела. Андрей устало молчал, не замечая, как взгляд девочки скользит по лицу и все время возвращается к губам. Они — обветренные, потрескавшиеся — такие… такие… Анечка поддалась вперед и чмокнула его в уголок губ. Испугавшись собственной смелости, девочка уткнулась носом в мальчишеское плечо, до боли стиснув его пальцы.

Андрей дернулся от неожиданности и удивленно повернулся к ней. Его лицо оказалось вплотную к ее. Щека к щеке.

Он замер.

Парень растерялся. Слишком много потрясений для одного бесконечно долгого дня. Ему нельзя влюбляться! Нельзя!! Нельзя!!! Внутри возникло странное чувство — все похолодело и оторвалось — словно он прыгнул с обрыва. Боязливо, едва заметно потерся щекой о девичью щечку (нельзя! — стонал разум). Замершее сердце снова принялось колотиться с такой силой, что, казалось, его удары слышны всему отделению (нельзя! — кричало сознание). Глаза в глаза. Кончик носа в кончик носа. В груди все заныло. Ее губки совсем рядом… (нельзя!!!) От них пахнет карамелью… Дыхание замерло в предвкушении, когда губы потянулись друг к другу… едва коснулись друг друга…

— Папа идет, — шепнул Андрей.

И они резко отпрянули.

Ребята рассмеялись: оба с румянцем на щеках, глаза горят. Теперь у них есть тайна — первый поцелуй. Робкий, неловкий, неуклюжий. Но первый!

Сергей Александрович летел по коридору с неимоверной скоростью. Сразу же за ним шли Вадик и Всеволод Илларионович. Оба в длинных пальто с развевающимися полами, отчего в полумраке они походили на одно большое пульсирующее темное пятно. В черной массе москвичей иногда мелькал блик — это дежурный врач в белом халате старался обогнать визитеров, но широкоплечие мужчины не дали ему никаких шансов вырваться вперед.

— Аня! — громко закричал Сергей Александрович на весь этаж.

— Папка! — вскочила девочка, замотанная в драную простыню как в сари , и понеслась босиком ему на встречу.

Он взял дочь на руки, крепко обнял и поцеловал. Она повисла на шее, обхватив отца ногами за талию. Всеволод Илларионович тут же снял с себя пальто, накинул на крестницу.

— Всё, поехали домой! Там мать с ума сходит! Ты нас совсем не любишь! Как ты могла уехать и никому ничего не сказать? Аня, так взрослые люди не поступают! Мы пол-Москвы на уши поставили!

Она не отвечала. Лишь довольно улыбалась в ответ. Папа! Он приехал за ней! Он самый лучший на свете!